А вот уже в Израиле как-то задолго до интифады обратился ко мне араб из Газы, ремонтировавший помещение нашей больничной кассы, с просьбой проконсультировать его ребёнка. Я обратился за разрешением к своему начальству. «Нет» было обусловлено многими причинами. Но перевесило всё-таки моё «да». На следующий день араб приехал с младенцем. Господи! В пелёнки с полугодовалым младенцем было завёрнуто больше каловых масс, чем детского тела. Я вытащил ребёнка из пелёнок, выбросил их, а малыша помыл под струёй тёплой воды из крана. Затем тщательно обследовал его и назначил лечение. Отец ещё несколько раз привозил ребёнка на осмотр. Последний раз я наблюдал его уже здоровым, когда ему исполнился год и два месяца. Начальство моё вынуждено было смириться ещё с двумя подобными случаями. Надо заметить, что у моего начальства, не имеющего медицинского образования, кружилась голова от странного сочетания у их подчиненного какого-то патологического (по их представлению) желания оказывать помощь арабам и одновременного убеждения о единственном способе разрешить арабо-израильский конфликт — трансферт арабов с нашей территории в арабские страны. Всё это было, как я уже заметил, до интифады.
Без четверти двенадцать я закончил приём больных в Ариэле и поехал в Гинот Шомрон. С пятой дороги, пересекающей Самарию, свернул на север, на тихую узкую пустынную дорогу. Красива она невероятно! Один её участок проходит по узкой глубокой лощине. Это место, представляя себе, как просто сверху забросать автомобиль камнями, я всегда старался проехать на максимальной скорости, несмотря на крутые повороты. Но на сей раз я не смог увеличить скорости. Впереди меня медленно плёлся зелёный арабский форд-минибус. В зеркале заднего вида я увидел точно такой же автомобиль, прижимающийся к моей машине. Я открыл окно, взял свой «Ругер» в левую руку и прицелился в идущий впереди автомобиль. Он припустил и скрылся за поворотом. Я остановил машину посреди дороги. Объехать меня было невозможно. Не выключая мотора, вышел из автомобиля. С «Ругером» уже в правой руке подошел к форду, стоявшему метрах в пяти позади моей «вольво». За баранкой сидел араб лет двадцати пяти. Увидев «Ругер» в моей руке, он перестал дышать и стал белее мела. У меня не было уверенности в том, что он окончил университет Патриса Лумумбы, или некое нерекламируемое закрытое учебное заведение в системе КГБ. Тем не менее, обратиться к нему я решил не на иврите, а на русском.
