Бедный, дорогой папа, простишь ли ты свою джаным, свою голубку? Прости, добрый, прости, милый! прости, мой папа! я не могла поступить иначе… Прости и верь, что я люблю тебя много, сильно… Прощай и ты, моя родина… моя тихая, улыбающаяся Грузия… Я ухожу от тебя искать новую жизнь в суровых горах Дагестана… Прощай, родной, тихий, благоухающий, розовый Гори!..
Я оглянулась еще раз… еще и еще… потом зажмурилась и бегом кинулась по направлению гор.
Солнце вставало… Золотые лучи робко касались горных каменных гребней, густо поросших цепким виноградником… Долина Куры — самая бедная плодородием, но я любила ее, потому что здесь моя родина… Я любовалась ею и ничего лучшего не хотела бы взамен… А между тем я уходила все дальше и дальше, смутно помня дорогу, по которой два с половиной месяца назад мы ехали в Дагестан. Но скоро пришлось изменить направление: мне было небезопасно идти по проезжему тракту. Далеко вокруг Гори знали богатого, именитого князя Джаваха и его черноглазую дочь. Поэтому я свернула в горы и углубилась в них, стараясь все же держаться направления почтового тракта. Изредка до меня доносились звуки колокольчика и топот лошадей. Потом все стихло… Должно быть, я сбилась с дороги… Мне хотелось есть; ноги мои, не привыкшие к ходьбе, болезненно ныли.
— Надо будет подождать, пока смеркнется, и пойти проситься переночевать в ауле, — решила я, доставая из мешка лаваши и принимаясь за еду.
Я сильно проголодалась и быстро уничтожала свои припасы.
Наконец, голод был утолен, но начиналась жажда. «Тут должна быть близко вода», — мелькнуло в моей голове.
Я слышала шум реки или потока и, бодро вскочив на ноги, стала пробираться в чащу.
Взобравшись на гору, я тихо ахнула. Из зеленого утеса бил родник. Высокая, стройная девушка в голубом бешмете, без шапочки, но с одной фатой, по-мингрельски накинутой поверх черных кос, наполняла водой свой глиняный кувшин.
Увидя меня, она вскрикнула:
— Какой красавчик-сазандар! Откуда?
— Из Цылкан, — солгала я храбро.
— А идешь?
— Иду, куда глаза глядят, куда поведут меня мои песенки. Можно мне напиться, красавица?.. не знаю, как твое имя…
— Можно, — засмеялась она, — вода не моя, а Божья… Да как же ты один-то… ведь совсем молоденький сазандар… Поди и двенадцати нет?
— Четырнадцать, — еще раз солгала я, уже не краснея.
— Все же молоденький. Верно, мало тебя любит твоя деда, если отпускает одного.
— Моя деда в земле, — отвечала я печально. — Нет у меня деды… Я сирота… один на свете.
