– И по-прежнему убеждены?
Уайлдинг вздрогнул, будто задели его больное место.
– Вы можете водить рукой ребенка по листу бумаги, но, когда вы отпустите руку, ребенку все равно придется учиться писать самому. Ваши усилия могут только задержать развитие.
– Вы пытаетесь разрушить мою веру в человека?
Ллевеллин с улыбкой ответил:
– Я прошу вас иметь жалость к человеческой натуре.
– Побуждать людей проявлять лучшие…
– Значит заставлять их жить по очень высоким стандартам, стараться жить сообразно вашим ожиданиям, значит быть в постоянном напряжении. А излишнее напряжение приводит к коллапсу'.
– Так что же, рассчитывать на худшее в людях? – язвительно спросил Уайлдинг.
– Приходится признать такую возможность.
– И это говорит служитель религии!
Ллевеллин улыбнулся.
– Христос сказал Петру, что тот предаст его трижды, прежде чем прокричит петух. Он знал слабость Петра лучше, чем знал это сам Петр, но любил его от этого не меньше.
– Нет, – с силой возразил Уайлдинг. – Не могу с вами согласиться. В моем первом браке, – он запнулся, но продолжал, – моя жена – она была прекрасная женщина. Она попала в неудачные обстоятельства; все, что ей было нужно, – это любовь, доверие, вера. Если бы не война… Что ж, это одна из маленьких трагедий войны. Меня не было, она была одна, попала под дурное влияние.
Он помолчал и отрывисто добавил:
– Я ее не виню. Я допускаю: она жертва обстоятельств.
Но в то время я был сражен. Я думал, что никогда не оправлюсь. Но время лечит…
Он сделал жест.
– Не знаю, зачем я вам рассказываю историю своей жизни. Лучше послушаю вашу. Вы для меня нечто абсолютно новое. Хочу знать все ваши «как» и «почему». На том собрании вы произвели на меня сильное впечатление.
Не потому, что вы повелевали аудиторией – это и Гитлер умел. Ллойд Джордж умел. Политики, религиозные лидеры, актеры – все могут это в большей или меньшей степени. Это дар. Нет, меня интересовал не производимый вами эффект, а вы сами. Почему это дело казалось вам стоящим?
Ллевеллин медленно покачал головой.
– Вы спрашиваете то, чего я сам не знаю.
– Конечно, тут сильная религиозная убежденность. – Уайлдинг говорил с некоторым смущением, и это позабавило Ллевеллина.
– Вы хотели сказать – вера в Бога? Так проще. Но это не ответ на ваш вопрос. Молиться Богу можно, опустившись на колени, в тихой комнате. Зачем публичная трибуна?
Уайлдинг нерешительно сказал:
– Видимо, вам казалось, что таким путем вы принесете больше добра, убедите большее число людей.
