– О! Мои отец с матерью погибли во время бомбежки. Они сидели в Кафе-де-Пари.
– О Генри, как это ужасно!
– Да, не правда ли? – согласился Генри, не проявляя, однако, чрезмерных эмоций. Почувствовав это, добавил:
– Это было более четырех лет назад. Я их очень любил и все такое, но нельзя же все время жить воспоминаниями, не так ли?
– Нельзя, – неуверенно согласилась Ширли.
– С чего вдруг такая жажда информации? – осведомился Генри.
– Ну, всегда хочется узнать о людях побольше. – Ширли почти извинялась.
– Неужели? – Генри искренне удивился. – Тогда тебе лучше пойти и познакомиться с моей тетей. Обговори это с Лаурой как положено.
– С Лаурой?
– Ведь для Лауры важны условности, не так ли? Передай ей мои уверения в полном почтении.
Вскоре после этого леди Мюриэл прислала записку с приглашением Ширли на ленч и сообщением, что Генри заедет за ней на машине.
* * *
Тетка Генри напоминала Белую Королеву. Ее костюм представлял собой смесь разных ярких шерстяных вещей, она усердно работала спицами, а на голове у нее высился пучок волос, тронутых сединой, из которого во все стороны торчали непослушные пряди.
Она умудрялась сочетать в себе живость и рассеянность.
– Как мило, что вы заехали, дорогая, – тепло сказала она, пожимая Ширли руку и роняя моток ниток. – Генри, будь умницей, подними. Расскажите, когда вы родились?
Ширли сказала, что родилась восемнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать восьмого года.
– Понятно. Дева. А в котором часу?
– Не знаю.
– Какая досада! Вы должны это выяснить и сообщить мне. Это очень важно. Где спицы восьмой номер? Я вяжу для флота – пуловер с высоким воротом.
Она развернула вязанье.
– На очень крупного моряка, – сказал Генри.
– Я думаю, во флоте все крупные, – добродушно согласилась леди Мюриэл. – В армии тоже. Помню, майору Тагу Мюррею – девяносто килограммов подыскивали специально для поло пони под его вес, и ничего не могли поделать, когда он, бывало, заездит их всех. Так он и сломал себе шею в Пайтчли,[3] жизнерадостно закончила она.
Вошел старый, трясущийся дворецкий и объявил, что кушать подано.
Они прошли в столовую. Еда была неважная, столовое серебро – тусклое.
– Бедный старый Мелшем, – сказала леди Мюриэл, когда дворецкий вышел, – он не может уследить за всем. И руки у него так дрожат, что я не уверена, сумеет ли он обнести поднос вокруг стола. Я сто раз твержу ему, чтобы ставил его на боковой столик, а он не хочет. И не позволяет заменить серебро, не видит, что его надо почистить.
