История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 | страница 40



Интересъ къ народной поэзіи.

Изъ этихъ пѣсенъ старухи-няни выросъ его интересъ къ народной поэзіи, и ко времени пребыванія его въ Михайловскомъ относятся сдѣланныя имъ записи народныхъ пѣсенъ и сказокъ.[36] Кромѣ простыхъ «записей» онъ испробовалъ свои силы и въ подражаніяхъ": опыты эти оказались до такой степени удачны, что впослѣдствіи Кирѣевскій, знатокъ народной русской пѣсни, безъ помощи поэта не былъ въ состояніи рѣшить, какія изъ этихъ "пѣсенъ" только «записаны» имъ, какія были «сочинены».[37]

Интересъ къ древне-русской письменности.

Заинтересовался въ это время Пушкинъ и русскими лѣтописями, перечитывалъ житія святыхъ (въ Четьяхъ-Минеяхъ и въ Кіево-Печерскомъ Патерикѣ) и легенды.

Интересъ къ творчеству другихъ народовъ и эпохъ.

Его вниманіе въ это время одинаково привлекаетъ къ себѣ творчество всѣхъ народовъ и всѣхъ временъ. Въ результатѣ, создались произведенія, вродѣ "Испанскаго романса" ("Ночной зефиръ"), переводы изъ Аріосто, "съ португальскаго"; подъ вліяніемъ чтенія Корана, пишетъ онъ свои замѣчательныя "Подражанія Корану"; подъ вліяніемъ чтенія Библіи — создаетъ замѣчательное стихотвореніе «Пророкъ» ("Духовною жаждою томимъ") и пишетъ подражаніе "Пѣсни пѣсней".

"Пророкъ".

Эти "библейскія" произведенія, подражанія «Корану», народныя пѣсни и творчество въ духѣ испанской поэзіи — это явленія одного порядка, указывающія лишь на разростающуюся ширину и глубину интересовъ поэта, на окончательное отреченіе его отъ исключительнаго субъективизма юношескихъ лѣтъ, когда онъ творилъ только "изъ себя" (лирика) и "про себя" ("субъективныя поэмы"). Поэтому и стихотвореніе «Пророкъ» никакого отношенія не имѣло къ пушкинскимъ взглядамъ на поэзію, — это произведеніе представляетъ собою только удивительно-яркое, художественное воспроизведеніе библейской картины (превращеніе простого человѣка въ пророка) и больше ничего.

Изумительная способность проникать въ «духъ» чуждыхъ народовъ, въ "настроенія далекаго прошлаго" — характерный признакъ романтизма, выставившаго, какъ извѣстно,[38] своимъ требованіемъ умѣніе понять couleur locale, êtnografique и historique.

Если на югѣ Пушкинъ постигъ «романтизмъ» настроенія "міровой скорби", то теперь онъ представляется намъ уже не субъективистомъ-ролантикомъ, а писателемъ-художникомъ, пользующимся "пріемами" и «правилами» романтической школы.

Широкое знакомство Пушкина съ иностранной литературой.

Въ этотъ періодъ жизни Пушкшъ особенно широко интересовался иностранными писателями, — раньше въ лицейскій періодъ и во время пребыванія на югѣ y него были всетаки излюбленне писатели, которымъ онъ усиленно подражалъ (Парни, Вольтеръ, Шатобріанъ, Байронъ) — теперь число писателей западноевропейскихъ, упоминаемыхъ имъ въ письмахъ и замѣткахъ, сразу выростаетъ. Имена Байрона, Вальтеръ-Скотта, Вергилія, Горація Тибулла, Данте, Петрарки, Тассо, Аріосто, Альфьери, Мильтонъ, Шекспира, Саути, Мура, Руссо, M-me Сталь, Беранже, Ротру, Делавиня, Ламартина, Гете, Шиллера и мн. др. — указываютъ, какъ разрослись литературные интересы и вкусы нашего поэта, — въ этомъ, еще неполномъ, спискѣ встрѣчаются писатели всѣхъ эпохъ, народностей и направленій.