– Ты не блудница.
Ди не приняла это всерьез и, блаженно жмурясь, пробормотала:
– Я еще не всему научилась. Я только недавно в Храме.
– Ты не из Храма и ты не блудница, – возразил он. – Ты – чужая.
Ди открыла глаза и порывисто села. Его рука соскользнула вниз и легла ей на бедро.
– Откуда ты знаешь?
– Мне сказал об этом Другой.
– Ты спрашивал Его обо мне? – удивилась Ди, чувствуя, как разгорается безумная надежда. – Так значит, вчера, там, на улице, ты сказал неправду?
Он отвернулся, убрал руку.
– Не знаю. Наверное, правду. Я не спрашивал Его о тебе. Но иногда Он говорит не то, о чем спрашиваешь, а то, что сочтет нужным. Ты заняла чужое место. Ты не та, за кого себя выдаешь.
Надежда погасла, так и не расцветившись. Ди ощутила внезапное раздражение и даже больше того – злость. Иллюзия была бесповоротно разрушена, но почему же вина за это возлагается на нее одну?
– Кто бы говорил! – жестко ответила она и ткнула пальцем в отметину на предплечье. – А это что такое?
Он скосил глаза и пожал плечами.
– Шрам от дротика.
Ди задохнулась от возмущения. Она еще не совсем ослепла, чтобы не отличить след оспенной прививки от чего-либо другого! И медленно занеся руку, с холодной яростью влепила ему пощечину – он не успел остановить ее, занятый своей рубахой.
Теперь он и вовсе не смотрел на нее. Лицо его сделалось белее белого. Задумчиво потирая щеку, он проговорил:
– Ты не должна была этого делать.
Затем принялся натягивать на себя одежду. Уже полностью остыв, с ледяным спокойствием и интересом Ди спросила его:
– Ты никогда не получал пощечин от бабы? – Она тоже встала и начала одеваться.
– Никогда. – И все так же задумчиво, словно пощечина настроила его на флегматичный, философский лад, продолжил: – Ты должна уйти из города. Тебе в нем не место.
Ди насмешливо сощурилась.
– Это тебе тоже Он сказал?
– Да.
– А вот шиш вам. – Она резким движением подхватила с пола свой пояс, так что из него высыпалось несколько монет, и с силой затянула на себе. – Никуда я отсюда не пойду. Некуда мне идти. И места мне нигде нет.
Он шагнул к ней, взял за плечи и встряхнул – несильно, но ощутимо, достаточно для того, чтобы вправить женщине мозги и дать ей понять: не она здесь решает.
– Прошу тебя. Иначе…
– Что иначе?… – Ди не желала сдаваться.
Он зажал ее губы своими, не давая говорить. Он был жесток и нежен одновременно. Ди растаяла, обмякла в его руках.
– Иначе тебя изгонят из города, как изгоняют смутьянов и одержимых, – отчеканил он затем. – Я должен буду сделать это.
