Николая догнал капитан Юрий Ашаев. Он, видимо, только что вернулся из полета. На его свежем, почти мальчишеском лице горел румянец.
— Юра, в чем дело? — обратился к товарищу Костюченко. — Ни с того ни с сего полеты отбивают. Не знаешь почему?
— Не знаю, — пожал плечами Ашаев, и было видно, что его тоже занимал этот вопрос.
К домику, раскрашенному в черно-белую клетку, направлялись и другие летчики. Лица их были озабоченными.
По-своему расценив хмурое молчание сослуживцев, Костюченко с возмущением сказал:
— Так что же все-таки случилось? Не иначе, опять метеорологи мудрят. Поднимут панику: шторм! Их только послушай… А потом, смотришь, извиняются: ошиблись. Вот уж перестраховщики. Летчики понимали Николая. Ему на сегодня был запланирован еще один вылет, а подняться в воздух больше не придется, вот и кипятится. Да и вообще он такой: чуть что — вспылит, начнет руками размахивать. Горячий парень, резкий.
— Не петушись, Николай, — негромко произнес Ашаев. — Вон идет Железников. Он сейчас все объяснит. Ведь два самолета еще не сели.
— В чем дело, товарищ майор? — заспешил навстречу Железникову Костюченко. — Летать надо, а тут…
Командир эскадрильи майор Железников поднял руку:
— Тихо, товарищи…
В это время со стороны дальней приводной радиостанции донесся гул работающего на малых оборотах реактивного двигателя. Оттуда, пробив облака, заходил на посадку еще один истребитель.
— Это Кривцов, — пояснил Железников. — Вот он сейчас все подробно расскажет. Там, в воздухе, что-то случилось с самолетом Кушщына. Куницын катапультировался…
— Кто? — будто не расслышав, подался вперед Костюченко. — Кто катапультировался? Иван?
— Да, Куницын, — хрипло сказал майор. — Полковник Горничев уже распорядился начать поиски. Я с Буяновым сейчас вылетаю туда на спарке…
Полковник Горничев, находясь у пульта руководителя полетов, вначале и не понял, о чем радировал ему капитан Куницын. Его индекс — тридцать восьмой. Он отрабатывал упражнение по перехвату скоростной высотной цели. За цель ему подыгрывал капитан Кривцов. Его позывной — пятьдесят первый. Все шло у них как положено, и вдруг — сигнал бедствия.
— Я — тридцать восьмой, самолет неуправляем… Горничев недоуменно взглянул на динамик, не веря самому себе. Уж не почудилось ли?
— Повторите, тридцать восьмой. Повторите… Молчание. Все замерли в напряженном ожидании, тихо стало на командном пункте. Что там в воздухе?
Наконец сквозь легкий шорох атмосферных помех в радиоприемнике послышалось что-то невнятное:
