— Поехали, Семен Михайлович, — оперативник сделал широкий жест рукой, словно заводил двигатель, и скрылся под брезентом.
В моторе что-то щелкнуло и, взревев, тягач-вездеход рванулся с места, взбираясь все выше по склону. От гусениц взметнулись фонтаны снега, вновь присыпая петляющую меж деревьев колею.
— Ты, Шепелев, — сказал Ефрем Пантелеевич, — эти железки спрячь подальше. — Он указал рукой на на ручники. — Я не в тех годах, чтоб от милиции бегать, дак и смолоду за мной суеты не водилось…
Жисть, она обстоятельного подхода требует, с раздумьем. Вы этого не понимаете, городские. Я ж в тайге родился, без ваших газет и телевизоров. Бог даст — и лягу здесь когда-нито… А за винторез не беспокойся — отвечу сполна. Было дело, сам знаешь, по пьянке стрелял. Дак энтой сволочи еще повезло, что выпимши был. Трезвый — белке в глаз попадаю, а этого вахлака только по мягкости прогладил. — Он зашелся в немом смехе, хмыкая в кулак. — Так и ты нас пойми, заворовался завмаг совсем. Окромя водки, у него и купить нечего. Спичек нет, соли нет, пороха… Тож самое нет! Сколь такое терпеть можно… Вот я ему и устроил ревизию. Магазин с полу до потолка забит товарами. Тут я ему и решил самочинно народный суд устроить, да с пьяных глаз промазал… А потом с испугу и махнул на Дунькину заимку. Винторез, стало быть, спрятал, а сам назад попер. Знал, что его напервой отбирать будете. А что без него потом в тайге делать? Энтими пукалками, — он махнул на валявшуюся рядом с водителем двустволку, — токма бурундуков щелкать. Серьезная животная хорошего оружия требует!
— Теперь тебе его не видать, — назидательно сказал Шепелев, — приобщат к уголовному делу, а по том, видимо, на уничтожение… — Он вздохнул и добавил: — Сам виноват, Ефрем Пантелеевич.
— Жаль. Хороший винторез. Еще от деда, почитай, остался. Годов полсотни винтовке, не менее… — Он замолчал, а потом с недоверием спросил: — Так-таки сразу и на уничтожение? — Он сморщил нос. — Небось, себе заберете? Охотнички…
— Его еще найти надо, Ефрем Пантелеевич. Сам говорил, что не помнишь, куда засунул.
— Найдем! Тама народу никогда не быват. Место дикое, одним словом, Дунькин пуп!
Вездеход подбросило на ухабе. Глухо стукнула об пол привязанная тросом к борту кузова бочка с соляром.
Преодолев преграду, машина пошла вдоль склона. Сквозь крохотные оконца в брезентовой стене замелькали сопки.
— Вон она, изба с сараем… — крикнул Леверьев, повернувшись лицом к люку. — Еще километра три осталось, однако.
