И пошла так, словно откуда-то крикнули: «Люська! С вещами на выход!»
Афанасий вывел ее с подстанции, стоял под снегом, смотря ей вслед.
Стало одиноко, вернулся в кабинет, сидел, молчал, ждал чего-то неизъяснимого. Сколько же людей покидало его — и вот еще один, верный и теплый, Люська ведь, хоть злая и крикливая, но — своя в доску. Одно понятно: опять на этап. Со дня на день распахнется дверь, кто-то войдет, оглядит подстанцию, насладится торжеством вершителя судеб и в тишине скажет: «Карасин! На выход — с вещами!»
Овешникова приехала в тот же вечер, не одна, с мужем, которого ненавидела, которого не подпускала к себе и которого еще ни разу не видел Афанасий, а теперь, увидев, удивился: не грустный и щуплый еврейчик, понурый и скорбный, как уверял Белкин, а плотный, высокий и губастый красавец, в глазах решимость повстанца из варшавского гетто (по телевизору недавно показывали). Ни разу она не говорила о нем, но рот раскрыл супруг — и ясно стало, ему дай недельку — и он подготовится, выдержит экзамен на пятую группу: все-таки главный специалист министерства, другого министерства, правда, но кончил МЭИ. И какой-то позорный мужской изъян чувствовался, непонятно какой, но — кожей ощущалось: что-то в нем не мужское!
Муж и жена осмотрели «место происшествия», радуясь тому, что его нет, а затем главный энергетик потребовала журнал, где по воскресеньям отмечалось, где и что отремонтировано. Рубильник трансформатора, ножи которого перекрыла вольтова дуга, три губки низкой стороны его — все проверялось и ремонтировалось в намеченные сроки, каждый профилактический осмотр — точно по графику, и получалось так, что к начальнику подстанции не придраться, порядок на вверенном ему объекте образцовый, а эта неудачная попытка Немчинова включить трехполюсный рубильник — досадная случайность, которая не помешает Афанасию Сергеевичу занять в скором будущем кресло главного энергетика завода — если не этого, то другого.
Все документы и журналы в шкафах и бумаги в сейфе Овешникова осматривала так, будто и кабинет Карасина подлежал профилактике. Все перерыла, но, кажется, ничего вредящего ей и отделу главного энергетика не нашла. Тогда вспомнила: в мастерской ею утеряна брошь.
И пошла туда. Афанасий вызвался было помочь ей в поисках, но Рафаил задержал его, повел нудные речи о судопроизводстве на Западе, где, оказывается, письменные доказательства, если они носят частный характер, во внимание не принимаются. Карасин слушал и гадал: так что же могла потерять Юлия в ту ночь и для чего устроила обыск в его кабинете, какой документ искала?
