— Ты не беспокойся, я его здесь в мастерской запру, чтоб не выходил, и сам утром все сделаю.
— Что случится — звони матери, — крикнул Афанасий. — Она меня поднимет.
Снег уже не хлестал, на стеклах такси — налипшие снежинки. Внутри тепло. Шофер развернулся. Стал задом подавать машину ближе к проходной. Выскочила наконец Овешникова, внесла еще большее тепло в салон, прильнула к Афанасию; рука ее полезла под пальто его, под рубашку.
— На Лесную. И побыстрее.
В семь часов этого же утра ему удалось позвонить домой, матери; он слушал ее, молчал, а та была встревожена ранним утренним — без чего-то семь — звонком Белкина, мать чуяла беду и заранее плакала.
Зашевелилась Юлия, приподнялась. Афанасий накрутил номер подстанции, услышал Белкина. Положил трубку.
Овешникова свесила ноги, нашла тапочки, прикрылась одеялом.
— Что?
— Немчинов погиб. Взрыв. Или погибнет. Пьяным пытался включить «тысячник». Сейчас он в Склифосовском. Участковый рвется на завод… Я поеду. Тебе не надо.
Одеяло сброшено, глаза одичалые, палец указал на сервант.
— Открой бутылку кюрдамира… Налей мне.
Зубы ее заколотились о бокал.
— Позвони сюда оттуда, скажешь мне домашний телефон и адрес Люськи.
— Зачем она тебе?
Он услышал: этой ночью Овешникова в диспетчерском журнале сделала запись, допустив к работе пьяного Немчинова.
— Скверно.
— Ничего. Выкрутимся.
Милиционер ожидал его у входа на подстанцию; неизменная сумка-планшетка, полушубок; по морде, по речи — вполне рабоче-крестьянский парень с хорошей родословной, «предков до седьмого колена кнутом погоняли» — так выражался один грамотей в лагере под Читой. И где-то сбоку парня — рядовой гражданин, приодетый под работягу человек из КГБ, и эти представители власти не только начисто отрезвили Афанасия, но и мигом вернули его к временам давно прошедшим, и как обработать каждого из этих молодчиков — он уже знал. Ни того, ни другого технология взрыва не интересует.
Человек из КГБ — член той партии, что к власти пришла нахрапом, и гопстопники оттирать себя от завоеванной ими власти никогда никому не позволят; партия эта всякую техническую катастрофу воспринимает как злодейский умысел, как кем-то организованную акцию; завод питается от мосэнерговской подстанции, и если та работает, а предприятие обесточено, то это — саботаж, диверсия или «происки»; достаточно КГБ получить документ, что авария не по злому умыслу, а из-за пьяного разгильдяйства — и чекистский интерес к ЧП пропадет.
