Машины действительно нет. Ни близко, ни далеко. Мы сидим, поджав ноги, на голой песчаной пустоши. Даже следов завтрака не осталось.
— Пешком придется тащиться до города, — вздыхаю я.
— Миль десять, — уточняет Мартин.
В его классическом спокойствии звучат тревожные нотки. В самом деле, зачем хозяевам этого мира понадобился новый эксперимент? Только потому, что мы оказались вместе с Мартином?..
Мы нехотя поднимаемся, стряхивая песок с джинсов.
— В таком виде и пойдем? Заберет первый же «галунщик».
— «Галунщиков», может быть, уже нет, а шмотки у нас вневременные и вненациональные. Штаны да рубаха — в любом веке сойдет.
Жара немилосердная. Сквозь облачное серое небо палит невидимое, но безжалостное солнце. Духота сильнее, чем в Крыму, и она влажная, как в паровой бане.
Первый же человек, которого мы встречаем на протоптанной по песчаному побережью дорожке, одет не лучше нас: в грязной рыжей рубахе и неопределенного цвета пыльных штанах, заправленных в грубые, зашнурованные до икр ботинки. Наши джинсы не привлекают его внимания. Он, лениво покуривая вполне земную сигарку, скрученную из табачного листа, сидит под желтым большим зонтом-столиком с нехитрой снедью, прикрытой грязной прозрачной сеткой. Под ней — пирожки с неведомой начинкой, что-то похожее на овечий сыр и колбаса подозрительного оттенка, над которой кружатся тоже вполне земные мухи.
— Почем пирожки? — спрашивает по-английски Мартин.
— С ума сошел, — говорю я, — неужели будешь есть эту дрянь?
— Почему дрянь? — обижается продавец. — Пирожки свежие, со свиной тушенкой.
Разговор в «раю без памяти» ведется на английском языке, который я знаю лучше, чем Мартин русский.
— Я спрашиваю, почем? — повторяет Мартин.
— Пять сантимов, как и везде, — отвечает продавец.
Я с ужасом соображаю, что никаких сантимов у нас нет и достать их нам неоткуда, но Мартин небрежным жестом, как ни в чем не бывало бросает на стол советский полтинник.
— Двадцать пять франков! — уважительно восклицает продавец и, не разглядывая монету, прячет ее в ящик стола. — Берите пирожки, джентльмены, а я сосчитаю вам сдачу.
Он достает кулек с серебром и медяками, отсчитывает горсть монет, похожих на пятиалтынные, гривенники и пятаки, и кланяется чуть ли не в пояс.
Я с опаской поглядываю на него.
— Пошли скорее, пока он не разглядел твоих «франков».
— Мне почему-то кажется, что он удовлетворился объемом и весом монеты.
— Откуда у тебя оказался полтинник?
— Случайно. У меня их еще два. В бумажник не сунешь — вот и носил в кармане. Почти семьдесят пять франков — считай, что мы богачи.
