– Вперед, – приказал Смолвуд. – Надо же преодолеть этот проклятый холм. Так уж лучше сейчас.
Путь вышел короче, чем казалось поначалу. Через двадцать минут они достигли вершины, где их ждала продолжительная «бойня». Мало-помалу сюда с разных сторон стянулся весь батальон. Третья рота собралась и построилась; затем их распустили на обед. Обед был давно съеден, и они просто лежали на спине и курили,
По пути в лагерь командир части сказал:
– Не так уж плохо для первого раза.
– Не так уж плохо, полковник, – отозвался майор Буш.
– Несколько медленны на подъем.
– Да, несколько неповоротливы.
– Смолвуд оказался не на высоте.
– Он был очень туг на подъем.
– Но мне все же кажется, мы кое-чему научились. Люди были заинтересованы. Это было сразу заметно.
Батальон добрался до лагеря уже затемно. Они парадным маршем прошли мимо караулки, разделились на роты и стали на ротном плацу.
– Винтовки протереть до ужина, – приказал капитан Мейфилд. – Взводным сержантам собрать стреляные гильзы. Осмотр ног повзводно.
Улучив минуту, Аластэр прошмыгнул к телефонной будке и успел позвонить Соне до того, как капитан Мейфилд вынырнул из-за угла барака с электрическим фонариком, чтобы осматривать ноги. Аластэр надел чистые носки, сунул под соломенный тюфяк форменные ботинки, переобулся в штатские туфли и был готов. Соня уже ждала его в машине перед караулкой.
– Милый, от тебя сильно пахнет потом, – сказала она. – Что ты делал?
– Ставил дымовую завесу, – гордо отвечал Аластэр. – Все наступление задерживалось, пока я не поставил дымовую завесу.
– Какой ты молодец, милый. У меня на обед бифштекс из консервов и пудинг с почками.
После обеда Аластэр расположился в кресле.
– Не давай мне заснуть, – сказал он. – К полночи я должен вернуться в часть.
– Я разбужу тебя.
– Хотелось бы мне знать, насколько этот бой похож на настоящий, – успел он сказать засыпая.
Заморская операция, к которой готовился Питер Пастмастер, не состоялась. Питер вновь надел свою прежнюю форму и вернулся к прежнему образу жизни. Его полк был расквартирован в бараках в Лондоне, мать, как и прежде, жила в «Ритце», а большинство друзей, как и прежде, можно было встретить за стойкой бара Брэттс-клуба. Теперь, когда у него была уйма свободного времени, а перспектива настоящего дела хотя и отодвинулась на неопределенный срок, все же определяла его планы на будущее, – теперь Питера начали мучить угрызения династической совести. Ему тридцать три. Он любую минуту может убраться на тот свет.
