– Вы не предложите мне выпить? С разрешения Мэри Никольс?
– Боюсь, в доме ничего не найдется. Как видите, Билла нет. Он хранит кое-какой запас внизу, в погребе, но дверь заперта.
– Я думаю, мы сумеем открыть ее.
– О нет! Я на это не решусь. Билл будет рвать и метать.
– Ну, едва ли он сильно обрадуется, когда вернется на побывку и увидит, как Конноли разносят дом на куски. Между прочим, вы их еще не видели. Они там, в машине. Я приведу их.
– Ради бога, не надо!
Голубые коровьи глаза глядели на него с неподдельным страданием и мольбой.
– Ну, хотя бы взгляните на них в окно.
Она пошла и взглянула.
– Боже милостивый, – сказала она, – Миссис Харкнесс была совершенно права. Я думала, она преувеличивает.
– Ей стоило тридцати фунтов избавиться от них.
– Ах господи, у меня нет столько. – Опять страдание и мольба в больших голубых глазах. – Билл присылает мне часть своего жалованья. Деньги приходят раз в месяц. Это фактически все, что у меня есть.
– Я согласен на оплату натурой, – сказал Безил.
– Вы имеет в виду херес?
– Рюмка хереса мне бы не помешала, – сказал Безил. Когда они приступили с ломом к двери погреба, стало ясно, что отважная молодая женщина идет на это с большой охотой. Погребок оказался трогательно мал – сокровищница бедного человека. Тут было с полдюжины бутылок рейнвейна, целая загородка с портвейном, дюжины две кларета. «Почти все – свадебные подарки», – объяснила хозяйка. Беэил нашел херес, и они посмотрели его на свет.
– У меня сейчас нет прислуги, – объяснила она. – Женщина приходит раз в неделю.
В буфетной они нашли рюмки и штопор в столовой.
– Ну как, сойдет? – с тревогой спросила хозяйка, когда Безил попробовал вино.
– Превосходный херес.
– Я так рада. Билл знает толк в винах. Я – нет. Они начали говорить о Билле. Он женился на этом милом создании в июле, у него хорошая работа в архитектурном бюро в соседнем городе, он поселился в Грэнтли Грин в августе, а в сентябре зачислился рядовым кавалеристом в йоменскую часть…
Через два часа Безил вышел из дома и вернулся к машине. КОнноли послушно сидели на своих местах живыми свидетельствами неотразимой силы любви.
– Ну и долго же вы, мистер, – сказала Дорис. – Мы совсем заледенели. Мы выходим?
– Нет.
– Мы не будем уродовать этот дом?
– Нет, Дорис, этот нет. Я везу вас обратно.
Дорис блаженно вздохнула.
– Тогда ничего, что мы так замерзли, раз нам можно вернуться с вами.
Когда они вернулись в Мэлфри и Барбара снова увидела детей в холостяцком крыле, ее лицо вытянулось.
