– Я должен вам некоторую сумму, я так полагаю?
– Должны, мистер Безил. Двенадцать фунтов десять шиллингов.
– Так много? Пора бы вернуть вам долг.
– Да, пора.
– Я верну его, Бенсон.
– Смею надеяться, сэр. Я в этом уверен. Безил в раздумье отправился в ванную. В здешних местах никто не пустит к себе Конноли. Даже за сто фунтов. Даже за сто фунтов.
С начала войны Барбара взяла в обыкновение завтракать внизу, ошибочно рассудив, что так будет меньше хлопот. Если раньше ей подавали плетеный поднос на столик у кровати, то теперь приходилось накрывать целый стол в маленькой столовой, на два часа раньше разводить огонь, чистить много серебряной посуды и подрезать фитили у керосинок. Этого новшества не одобрял никто.
Когда Безил вошел, она сидела склонившись к камину, с чашкой кофе в руках; она повернула к нему свою курчавую темную голову и улыбнулась; у обоих было погибельное сочетание темных волос и прозрачных голубых глаз. Нарцисс приветствовал Нарцисса из их водной глуби, когда Безил; целовал ее.
– Дурачинушка, – сказала она.
– Я уломал Бенсона.
– Какой ты способный, милый.
– Пришлось дать старику пятерку.
– Врешь.
– Ладно, не хочешь, не верь.
– И не поверю. Знаю я Бенсона, знаю и тебя. Помнится, в последний раз, когда ты у нас гостил, мне пришлось уплатить ему что-то больше десяти фунтов, которые ты у него занимал.
– Ты уплатила?
– Да. Боялась, что он спросит с Фредди.
– Ну и жук! Так или иначе, он остается.
– Ну конечно. Я и сама, как обдумала все хорошенько, поняла, что он останется. Просто не знаю, почему я вчера приняла это так близко к сердцу. Наверное, так ошеломила меня встреча с Конноли.
– Сегодня мы должны их где-то пристроить.
– Это безнадежно. Их никто не пустит, – Ты имеешь право действовать в принудительном порядке.
– Да, но я просто не могу им воспользоваться, – Зато я могу, – сказал Безил. – За милую душу.
После завтрака они направились из столовой в восьмиугольную гостиную. Коридор, которым они шли, хоть и был одним из кружных путей дома, имел пышный карниз и высокий оштукатуренный потолок; дверные проемы были украшены классическими фронтонами, в искрошившихся антаблементах которых стояли бюсты философов и композиторов. Такие же бюсты стояли с правильными интервалами на мраморных пьедесталах. Все было гармонично и великолепно в Мэлфри – все, если не считать Дорис, которая в это утро подстерегала их в засаде, обтирая собой пилястру, словно корова пень.
– Привет, – сказала она.
