– Я говорил священникам вашей контора о моем изгнании. Болгары говорят, это за блудодеяния, но это за политика. Из София не изгнаняют просто за блудодеяния, а только вместе с политика. Так что теперь я союзник великобритан, раз болгары говорят, что за блудодеяния.
– Да, да, я вас вполне понимаю, только это не по нашему отделу.
– Вы не ведаете дела болгаров?
– Ведаю, но, мне кажется, ваше дело позволяет поднять более важный вопрос. Вам следует обратиться к мистеру Полингу. Я позабочусь о том, чтобы вас проводили. Мистер Полинг занимается исключительно такими делами.
– Это так? У вас есть здесь отдел блудодеяний?
– Да, вы свободно можете назвать его так.
– Я нахожу это хорошо. В София такого отдела нет. Его преподобие был отослан по назначению.
– Так вы, стало быть, хотите видеть Дигби-Смита?
– Разве?
– Несомненно. Либерия его в высшей степени заинтересует.
Явился еще посыльный и увел Безила. В коридоре их остановил щуплый низкорослый человек с чемоданом в руке.
– Прошу прощения, вы не скажете, как мне попасть в Ближний Восток?
– Это здесь, – ответил Безил. – Вот здесь. Только толку вы там не добьетесь.
– О, их не может не заинтересовать то, что у меня вот тут. Этим всякий заинтересуется. Бомбы. Тем, что у меня вот тут, можно снести крышу со всей этой лавочки, – сказал сумасшедший. – Таскаю их с места на место с того самого дня, как началась эта чертова война, и часто думаю, ну хоть бы они вдруг взорвались.
– Кто послал вас на Ближний Восток?
– Какой-то малый по имени Смит, Дигби-Смит. Очень интересовался моими бомбами.
– А у Полинга вы уже были?
– У Полинга? Был вчера. Очень интересовался моими бомбами. Ими все интересуются, можете мне поверить. Он-то и посоветовал мне показать их Дигби-Смиту.
Бентли подробно распространялся о трудностях и безобразиях жизни бюрократа.
– Если б не журналисты и чинуши, – говорил он, – все было бы совсем просто. Этот народ полагает, будто министерство существует только для их удобства. Конечно, строго говоря, мое дело – книги, мне не следовало бы связываться с журналистами, но все спихивают их на меня, как только теряют с ними терпение. И не только журналистов. Сегодня утром у меня был человек с полным чемоданом бомб.
– Джефри, – произнес наконец Эмброуз. – Как по-вашему, про меня можно сказать, что я довольно известный левый писатель?
– Ну, разумеется, дорогой коллега. Очень даже известный.
– Именно левый?
– Разумеется. Очень даже левый.
– Известный именно вне левого крыла?
