Он пересек Тотнем-Корт-род и Гауэр-стрит, не имея никакой цели, кроме желания подышать свежим воздухом, и только вступив под сень Лондонского университета и увидев его безобразно выпирающую в осеннее небо громаду, вспомнил, что здесь помещается министерство информации и что его издатель, Джефри Бентли, возглавляет в министерстве какой-то недавно созданный отдел. Он решил заглянуть к нему.
Пройти в здание оказалось не так-то легко; только раз в жизни, когда у него было назначено свидание в одной киностудии в дальнем пригороде Лондона, довелось ему столкнуться со столь чудовищными препятствиями. Впору было подумать, будто все секреты всех служб запрятаны в эту громоздкую массу каменной кладки. Эмброуза впустили лишь тогда, когда сам Бентли, вызванный в проходную, удостоверил его личность.
– Нам приходится соблюдать крайнюю осторожность, – сказал Бентли.
– Почему?
– К нам приходит слишком много людей. Вы не можете себе представить сколько. Это ужасно затрудняет нашу работу, – А в чем состоит ваша работа, Джефри?
– Главным образом в том, чтобы отсылать посетителей, которые хотят видеть меня, к тем, кого они не хотят видеть. Я никогда не любил пишущих людей – разумеется, мои личные друзья не в счет, – добавил он, – Я и не подозревал, что их такая уйма. Наверное, если подумать хорошенько, это и объясняет, почему на свете так много книг. Ну, а я никогда не любил книг – разумеется, книги моих личных друзей не в счет.
Они поднялись на лифте и, проходя по широкому коридору, обошли стороной Безила. Он разговаривал на каком-то иностранном языке, состоящем сплошь из отхаркиваний, с болезненного вида человеком в феске.
– Этот не входит в число моих личных друзей, – с горечью сказал Бентли.
– Он здесь работает?
– Не думаю. В отделе Ближнего Востока вообще никто не работает. Просто шляются без дела и болтают.
– Традиция восточного базара.
– Традиция министерств. Вот моя каморка.
– Они достигли двери бывшей химической лаборатории и вошли. В углу комнаты была белая фарфоровая раковина, в которую монотонно капала вода из крана. Посередине, на застланном линолеумом полу, стоял ломберный стол и два складных стула. У себя в издательстве Бентли восседал под потолком, расписанным Ангелиной Кауфман, среди тщательно подобранной мебели в стиле ампир.
– Как видите, приходится устраиваться по-скромному, – сказал он. – Я велел поставить здесь вот эти, чтобы придать комнате более человеческий вид.
«Эти» были два мраморных бюста работы Ноллекенса
