Шелестящими, шуршащими стеблями говорят.
[107](Тл. 145).
озлобленность:
Я спал, как зимний холод,
Змеиным сном, злорадным.
[108] (II. 223)
Есть у Бальмонта две звуко-символические пьесы.
В шуме ш-с.
В роще шелест, шорох, свист
Смутно шепчутся вершины
И березы и осины.
С измененной высоты
(II. 36)
В сонорности л.
С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!»— Светло,
Сладко от беглого взгляда.
Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.
Слухом невольно ловлю…
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!»—
Полночь глядит с небосклона.
[110](II, 189)
Вот несколько примеров перепевности:
Так созвучно, созвонно.
[111](II, 283)
Узорно-
играющий, тающий свет
[112] —
Тайное
слышащих, дышащих строк.
[113](II, 107)
Радостно-расширенные реки.
[114](II, 132)
цветок,
отданный огненным пчелам.
[115](Тл. 207)
Бальмонт любит в синтаксисе отрывистую речь, как вообще в поэзии он любит переплески и измены.
Счастливый путь. Прозрачна даль.
Закатный час еще далек.
Быть может, близок. Нам не жаль.
Горит и запад и восток.
[116](II. 57)
Или:
Назавтра бой. Поспешен бег минут.
Все спят. Все спит. И пусть. Я — верный — тут.
До завтра сном беспечно усладитесь.
Но чу! Во тьме—чуть слышные шаги.
Их тысячи. Все ближе. А! Враги!
Товарищи! Товарищи! Проснитесь!
[117](II. 9)
Возьмите еще «Русалку», сплошь написанную короткими предложениями (II, 286), или во II томе пьесы на с. 32, 51, 151, 152.[118]
Выделенью коротких предложении соответствует у Бальмонта красивое выделение односложных слов в арсисе (пьесы: «Придорожные травы», «Отчего мне так душно?» — час, миг, шаг).
У Бальмонта довольно часты во фразе строения слов или речений с разными оттенками:
С радостным:
И утро вырастало
для нас, для нес, для нас.
[119](II. 264)
Меланхолическим:
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
(из пьесы «Безглагольность», см. выше)
Мрачным:
Било полночь в наших думах,
Было поздно, поздно, поздно.
[120](II. 281)
Ритмы Бальмонта заслуживали бы особого исследования. Я ограничусь несколькими замечаниями.
Наши учебники, а вслед за ними и журналисты, говоря о русском стихе, никак не выберутся из путаницы ямбов и хореев, которые в действительности, кроме окончания строки, встречаются в наших стихотворных строках очень редко. Например, почти весь «Евгений Онегин» написан 4-м пэоном.
Бальмонт едва ли не первый показал силу первого пэона, как основного ритма пьесы, который дал возможность утилизировать сочетания четырехсложных слов с ударением на первом слоге.
