Асакон. Однако и думать не приходилось, чтобы отнять волшебный перстень у бдительного и неутомимого истукана.
Асакон! Многим можно было бы пожертвовать была хоть малейшая надежда на успех. Но Рукосил, конечно же, не зря доверил перстень медному болвану, имел, значит, основания полагаться на его неколебимую верность. И сколько бы Золотинка ни дурачила медного человека, шмыгая по углам, невозможно было взять над ним верх — ловкость всегда уступит неутомимой силе. К тому же одеревеневшие от усталости ноги плохо повиновались, настоящей-то прыти не было.
Золотинка выскользнула в смежную комнату, захлопнула дверь и, обнаружив засов, тотчас его задвинула. Натолкнувшись на преграду медное чудовище озадаченно заскрипело всеми своими ключами. Дверь содрогнулась — на пробу — и чудовище остановилось думать — как иначе можно было понимать внезапную тишину с той стороны двери?
Золотинка огляделась. Она попала в богатое помещение на два окна, одно из которых оставалось открыто. На подоконнике в тяжелой медной чаше стояла свеча, вокруг роились мелкие мотыльки. Похоже, это была личная комната Рукосила — и спальня и кабинет одновременно. Из обстановки имелась большая кровать за занавесями, сундуки, шкафы и шкафчики. Еще одна свеча горела на верхней полке конторки с наклонной столешницей, чтобы писать стоя.
Тут лежала большая, в лист, книга, окованная потемневшим серебром. Остатками золота на рваной коже читалось заглавие: «Новые дополнения к „Последним откровениям“ мудрого и преславного кудесника Ощеры Ваги, который ныне, на втором году правления под девизом „Росное утро“ четыреста семьдесят пять лет как пребывает по Авероевой скалой без чувств».
— Новые дополнения! — ахнула Золотинка.
Да это было так. Золотинка вскрикнула, но книга осталась, не исчезла — вот она лежала на столешнице, непреложная данность. Вот она перед Золотинкой — величайшие откровения человеческой мысли. Глазком бы глянуть, говаривал бывало Поплева. Что там глазком! Золотинка глядела во все глаза.
Она воровато обернулась: за дверью угрюмо поскрипывал медный истукан, додумавшийся, наконец, подергать ручку. Трудно сказать, что испытывал этот неповоротливый страж, испытывал ли он что-нибудь, сознавая, что сокровенная книга брошена без призора?
Случайный всплеск волны, заставил Золотинку вздрогнуть и напомнил об распахнутом на ночную реку окне. Девушка не стала закрывать решетку, а задернула занавес, оставив свечу снаружи на подоконнике, и вернулась к стойке. Отстегнула застежки книги, откинула тяжелую доску переплета с несколькими страницами и обнаружила, что слов нету. Ничего нет, ни букв, ни рисунков — пожелтелый пергамент с грязноватыми пятнами и закругленными, засаленными углами.
