— Бейкер, — предостерегающе окликнул джентльмен.
Гангстер остановился, мрачно уставившись на Тимоти. Но по его реакции на приказ хозяина Тимоти понял, что этот человек подвергался лоботомии. И впервые обрадовался тому, что военные провели столь подлые и безжалостные эксперименты...
Джентльмен меж тем подошел к кровати и, присев на край, извлек из внутреннего кармана шприц и ампулу с жидкостью янтарного цвета, наполнил шприц, нашел вену на бедре у Тимоти.
— Это скоро подействует, — заметил он, поднимаясь с края кровати.
Тимоти почувствовал, что, как и в прошлый раз, его оставляют телепатические способности. Но нынешняя доза была не столь сильной — дара речи он не утратил.
— Я не позволю вам обойтись так со мною, — сказал он.
Ему хотелось орать, хотелось кричать о бесчеловечности подобного обращения с калекой, превращающей его в калеку вдвойне. Но он подумал о том, что об утрате телепатических способностей ему лучше противнику не сообщать. Если Бейкер или кто-нибудь из них сообразят, что мутант стал совершенно беспомощен, они, разумеется, самым безжалостным образом разделаются с ним.
— У вас нет выбора, — сказал джентльмен. — Мы будем навещать вас дважды в день. Я лично распоряжусь об этом. Я бы назвал это сладкой местью, но предпринята она исключительно ради тех членов организации, которые дружили с Клаусом и опечалены его смертью.
— Местью? — переспросил Тимоти. В его мозгу уже заструилась винная река, уже поплыла травяная циновка, уже закружились осенние листья...
— А чем же еще? — вопросом на вопрос ответил джентльмен.
Он больше не ухмылялся. А река пенилась вином, вином, вином...
— Не понимаю, — сделав над собой усилие, пробормотал Тимоти.
Он пытался оставаться в рамках реальности, но вместо этого на него уже накатывало пьяное хаотическое безумие.
— Разумеется, вы все понимаете, — возразил джентльмен. — Меня зовут Ион Маргель.
И Тимоти провалился в наркотическое неистовство...
Кошмары перестали преследовать Тимоти: дозы, даваемые ему теперь, были меньше той, которую он получил в Увеселительном парке. Вместо этого его одолевали сильные галлюцинации чувственного характера: блаженные образы и картины, выныривать из которых в реальный мир становилось для него все неприятней и неприятней. А это происходило всякий раз, когда воздействие наркотика ослабевало. Не находясь под воздействием наркотика, он понимал, что наслаждение, испытываемое им при погружении в мир фантазий, означает одно: он мало-помалу утрачивает связь с реальностью. Галлюцинации превращались для него как бы в полноценный жизненный опыт, и это бесконечно пугало его. Он сознавал, почему наркотические видения так дороги ему: только с их помощью он мог погружаться в мир телесной любви, в огромный мир, о существовании которого он до этих пор лишь смутно подозревал и о знакомстве с которым даже не помышлял. Но так нельзя, это еще не повод капитулировать — так убеждал он себя в минуты ясного сознания. Его жизнь проходила в бесчисленных схватках с самим собой: неужели он, взявший верх над самыми сложными техническими новинками, капитулирует перед каким-то химическим веществом. Нет, для него это позор.
