Полковник распрямил плечи. Улыбка сошла с губ.
— Братскую? Бунтовщики, краснофлажная сволочь, престолу и родине изменники, — тебе, что, братья? Так и немец тебе братом окажется!
Прямо против полковника, в первой шеренге дежурного, с винтовками вышедшего взвода, — унтер-офицер с бритым резким лицом, ответил (голос на весь плац):
— У немцев солдат, как у нас: рабочий и мужик. Какой у нас с немецкими мужиками и рабочими может быть спор: что они, что мы одинаково: на бар работаем.
— Так-так… — протянул батальонный. — Речистый ты, оказывается, как я посмотрю, Мартьянов. Как по-нынешнему говорится: оратор. И народ крепко любишь, видать: за это тебе похвала и честь, от меня первого. Только с мысли верной тебя кто-то сбил: если ты народу радеешь, в первую очередь должен бы роте разъяснить, что за самовольный выход полагается военно-полевой суд; половину на расстрел, половину на фронт, на передовые позиции, в самое опасное место; семьи, по отобрании имущества, — в ссылку. Только лютый враг мог такое присоветовать вам — эвакуированным, то есть по гроб жизни освобожденным от боевой опасности.
— А приказ? — крикнул из рядов неуверенный голос. — В канцелярии приказ об отправке лежит, знаем!
— Приказ? — изумленно поднял брови полковник. — Это вам какой же… оратор… эдакую подлейшую ложь? Никуда и никогда рота не тронется. Не только что на фронт, но и на улицы: из казармы ни шагу. Честным словом удостоверяю, и вот, крестным знамением. — Полковник перекрестился широким крестом, не снимая папахи. — На обман взял вас немецкий шпион, подосланный, не иначе. Под расстрел обманом подвести честных солдат: нас тут горсть, притом безоружных, а в Питере двести тысяч верного царского гарнизона. Своих немцев хотел выручить: Вильгельму ж конец приходит, бьют его союзники насмерть, не сегодня-завтра мир, всем, за родину честно стоявшим, великие от государя императора будут награды. А вам… Казни такому мерзавцу мало!
Мартьянов шевельнул винтовкой. На штык взять полковника?.. Но солдатские лица вдоль по шеренге насуплены и растеряны, глаза в землю. Мир. Награды. По двести штыков против каждого. И оружия, действительно, нет.
Сразу надо было. А теперь — похоже, что поздно.
Поздно. Полковник улыбнулся, покивал благодушно.
— Ну, господь с вами: грех да беда на ком не живут. Замутили вам было головы, вижу. Да к честному никакая вражья, изменническая зараза не пристанет. Я вас, слава богу, не первый день знаю: честные вы, отечеству истинно преданные ребята. Накатило — прошло! Так и быть, взыскивать ни с кого не буду. В казарме сейчас отец Георгий молебен служить будет по случаю победы над немцами: кстати и свое прегрешение замолите. Налево кругом, марш!
