Вездеходный "субару" последнего выпуска.
В этой пересеченной местности я рассчитывал получить армейский джип или предназначенный для трудных путешествий лендровер; но "субару" тоже пользуется репутацией надежного маленького зверя, если только не злоупотреблять его возможностями и не кататься по колдобинам, где и танку-то не всякому пройти удается.
- На, полюбуйся.
Я передал бинокль Глории.
- Ага, - сообщила она, - вижу. Совсем крохотная машинка!
- Чего ты ждала на Богом забытой тропе? Мерседеса?
- Ты додумался заказать пару джинсов?
- Конечно. В багажнике отыщется все.
- Значит, вперед!
Приложившись к маленькой фляге, я навинтил на горлышко металлический колпачок, отдал воду Глории. Скинул пиджак, положил на колени женщине. Поверх пиджака водрузил маленький компас и вчетверо сложенный аэрофотоснимок здешних краев.
- Сиди смирно и жди, пока не позову.
* * *
Часом позже, усталый, грязный и злой, как черт, я подбирался к серебристому "субару". Предосторожности оказались лишними. Людей, тем более враждебных, не замечалось. Однако на аризонском ранчо агентам вдалбливают премудрости, остающиеся в голове навсегда и превращающиеся в своего рода условный рефлекс. Последний отрезок пути я покрывал с бесчисленными хитростями, очень медленно и терпеливо. Медлительным перестраховщиком быть неизмеримо лучше, нежели торопливым покойником.
Держа в руке револьвер, я заглянул внутрь "субару". Ни души. По старой привычке я довел разыгрываемый шпионский фарс до логического завершения. Отыскал ключи на указанном месте, в магнитном коробке, незаметно прилепленном к переднему бамперу, взял револьвер наизготовку, отпер багажник, резко отбросил дверцу.
Опять же, ни души. Я расслабился, окидывая содержимое критическим взглядом.
Наличествовали одежда и обувь, пригодные для странствий в глухомани. Большой пластиковый холодильник наверняка содержал провизию, но пока что меня гораздо больше занимала объемистая фляга-термос, полная воды. За время игры в индейцев я изрядно взопрел и мучился от жажды.
Жалкие остатки совести, притаившиеся где-то на самом дне подсознания, заставили припомнить: Глория по-прежнему сидит на взгорье одна-одинешенька и трясется, как лист осиновый. Да и пить, наверное, хочет не меньше моего. Следовало сначала окликнуть ее, а потом уж лакать, закусывать и переодеваться.
Я возвратил револьвер за пояс, отер взмокший лоб рукавом рубахи, которая накануне числилась белой и выглаженной.
- Пожалуйста, сеньор Кода, не делайте резких движений!
