— Не так ли? — спросила Мойра. — Папаша перепробовал уже все на свете; рано или поздно он должен был до этого докатиться. Таможенники наверняка искали наркотики и, должно быть, подозревали, что меня используют для перевозки.
Она замолчала. Я тоже молчал.
— Что ты об этом думаешь? — спросила она наконец.
— Ты же просто гадаешь, — ответил я. — Чем я могу тебе помочь?
— Ты прав, — вздохнула она. — Ничем. Но боюсь, что я тоже права. Тогда понятно, почему Дюк Логан ушел от него. Дюк всегда говорил, что готов охранять любого, кто платит, но только не тогда, когда дело касается наркобизнеса или проституции. Тут он четко пасовал.
— Славный старый Дюк, — покачал головой я.
— Не смейся!
— Я никогда не доверял моралистам, — ответил я — Я знаю добрую дюжину заядлых рыболовов, которые таскают на леске лосося, пока крючок не разорвет тому все внутренности, но тем не менее, искренне гордятся, что за всю жизнь никого не подстрелили. Другой тип охотится на птиц — уток, гусей, куропаток, голубей, — но мнит себя добропорядочным за то, что не прикончил ни одного оленя или лося. Наоборот, я знаю охотника на оленей, который убивает оленей каждый год, но он не может поехать в Африку и застрелить слона, потому что считает это злодейством. Каждый из них не может переступить какую-то черту.
Она изучающе посмотрела на меня, потом сказала:
— А ты, Мэтт? Через какую черту не можешь переступить ты?
— О, со мной все просто, малышка, — ответил я. — Я свободен от предрассудков.
— Мы говорили о наркотиках, — напомнила она.
— Это ты говорила о наркотиках.
— Мерзкое занятие, да? Я передернул плечами.
— Никогда не стремился помогать людям спасаться от самих себя, но некоторым это, видно, доставляет удовольствие.
— Занятная ты личность, — констатировала Мойра. — Ты должен был прочитать мне нотацию о вреде наркомании, о всей гнусности торговцев наркотиками, о моем долге.
— Это я-то еще должен заботиться о твоем чувстве долга? — возмутился я. — Как будто у меня собственных забот мало.
— Ну и что? — спросила она. — Я же в этом ни черта не смыслю. Потом меня кое-что тревожит. Пожалуй, я тебе признаюсь. Хотя, быть может, и не стоит.
— Сперва подумай, — предупредил я.
Она рассмеялась, может, чуть-чуть деланно.
— Смотри, не перестарайся. Кажется, англичане придумали этот метод, да? Притвориться, что предмет разговора абсолютно не интересен, и собеседник тут же готов выложить всю подноготную. Особенно если перед этим поваляться с ним в постели.
