Далеко от столицы, в имении Деде-Будага шли разговоры о замужестве дочери.
Глава семьи говорил жене:
-Скажи дочери, что я дал слово Садаю Солтану - выдам ее за его сына. А ты займись приготовлениями. С приданым, если чего не хватает, дай знать мне, или моим братьям. Что надо - купим. Позови своих тетушек, насчет постельных вещей...
Аиша удивленно уставилась на мужа.
-Приданое-то у нас давно готово... Ведь недаром отцы говорили: дочь пеленай - приданое справляй. По-моему, всего хватает...
-Я не о том, что по-твоему. Перебери заново, погляди еще раз. Делай, что говорят!
Видно, муж был не в духе. А то не стал с ней говорить в таком тоне. Все же Аиша рискнула заметить:
-Киши1... но ведь год еще не вышел...
-Вот еще! Сороковины прошли - и ладно. С какой стати годовщины ждать? Им-то на нас наплевать. Пока Садай Солтан не раздумал, после того позорища, надо спровадить нашу охальницу...
-Грех так говорить. Ты же отец. Что она такого совершила?
-Что? Я ей не отец. Унизила меня перед шахбану. Не только меня - весь наш род, все племя... Чтоб света белого ей не видеть...
Мать не выдержала:
-Ради Аллаха, не кляни ее... Мать клянет - любя, отец - губя...
Аиша зашлась плачем. Да так, что Деде-Будаг не выдержал, вышел вон.
Наплакавшись, облегчив душу, мать поднялась, вытерла слезы, проведя ладонями по лицу. Кликнула служанку. Та и не заметила, что госпожа расстроена.
-Где Эсьма?
-У себя в комнате.
-Чем занимается?
-Читает... Кажется, Коран. Я толком не разбираюсь...
-Балда! Коран не можешь от других книг отличить...
-Простите, ханум. Ваша дочь не позволяет прикасаться к книгам. Говорит, повредишь... Да я лучше ослепну, чем...
-Ладно, не болтай. Позови ее.
-Сию минуту.
Аиша не знала, с чего начать трудный разговор. С тех пор, как погиб шахзаде, у дочери глаза не просыхали. Мать не могла корить, виноватить ее. "Что тут поделаешь? Все тюркские девушки такие... Подумаешь, - охота... Мы ведь и в походы ходили с мужьями, лелеяли-кормили дитя в седле...Сызмала мы приучались ездить верхом... Как все, так и моя... Откуда ж молва худая пошла? Кому наш род не угодил? Эх, на всякий роток не накинешь платок..."
Дочь вошла. Заныло материнское сердце: глаза опухшие, ресницы слипшиеся... щеки поблекшие. "Аллах, помилуй..." Как сообщить ей о воле отца? Мать онемела перед этим изваянием скорби.
Дочь подошла, и вдруг, порывисто припав к материнским коленьям, дала волю слезам.
Похоже, она знала о решении родителей. Кто-то из служанок, видно, посвятил ее.
