Раднор все же медлил с последним ударом. За поверженного мог вступиться сюзерен. Ему могли прислать «дамскую милость» – женский чепец на наконечнике копья, означающий, что за побежденного просят прекрасные дамы. Наконец, могли вмешаться и судьи.
Это и произошло. Посланный ими оруженосец подбежал к Кархиддину, опустился рядом с ним на колени, потом поднялся и воскликнул:
– Он умер, благородные господа!
Восхищению публики не было предела. Принц Раднор который раз явил свое превосходство, сразив противника, не прибегая к оружию. Но и Кархиддин, который предпочел погибнуть, но не сдаться, также показал пример рыцарской доблести. Убитого – у него были сломаны шея и ребра, – унесли. О том, что убитых на турнире запрещено предавать христианскому погребению, в Тримейне давно позабыли, в том числе церковные власти, безусловно не одобрявшие увеселений, связанных с насилием и кровопролитием, но смирившиеся с ними. Турнир был завершен, но празднество продолжалось. Готовился веселый пир, и говорили, что принца на том пиру увенчают целым венком из золотых листьев. И жонглеры, шуты, музыканты и звериные поводыри до утра будут показывать благородному обществу свое искусство.
Гомонящая публика покидала трибуны, перетекая по лугу к столам, и Норберт, пользуясь тем, что отец позабыл о его присутствии, подошел к Бесс. Она тоже каким-то образом сумела избавиться от Эльфледы.
– Видела? Они шарахаются от меня из-за подозрений в убийстве. И вопят от радости, когда убивают того, кто не в силах сопротивляться, и кричат : «Добей!» и восторгаются убийцей. – Его лицо было белым от бешенства.
– Тебя это удивляет? Обычная история.
– Но где справедливость? – Не дождавшись ответа, он продолжал: – И еще это пиршество… не знаю, чтоб я дал за возможность уехать отсюда.
– Так уедем. Свалишь все на меня. Дескать, я по южной хлипкости своей натуры не смогла вынести вида крови, и мне стало дурно.
– Все равно скажут, что я уехал из-за зависти к кузену… А, наплевать – Норберт крикнул Люкета и распорядился, чтоб седлала лошадей.
И вскорости принц со свитой, едва не сшибая ворота, вынеслись с Турнирного поля. Бессейра уселась в седло по – мужски, что для дамы считалось непристойным, однако Норберт был в такой ярости, что не сделал ей замечания.
Он не слишком торопился, выезжая из города, а возвращался так, как будто за ним черти гнались. Поэтому в городские ворота въехали еще засветло – правда, сейчас, в конце июня, и темнело поздно. В Тримейне невозможно было скакать с той же скоростью, как по дороге, но на шаг Норберт все равно не перешел. Будучи хорошим наездником, он умудрился никого не сшибить, а свита каким-то образом сумела повторить этот подвиг. Немалая заслуга в том была и самих горожан, резво исчезавших с пути следования, независимо от возраста и комплекции.
