Балаш. Эдиля!
Эдиля. В этом деле заинтересован и мой дядя, понимаешь?
Балаш. Эдиля, да ведь это же народные деньги!...
Эдиля. Ах, оставь свои демократические глупости. Сейчас каждый о себе думает. Ну, хватит! Я обещала - и кончено.
Б а л а ш. Хорошо, Эдиля, я не могу отказать тебе, но, если это дело откроется, будет много неприятностей. Ведь это похоже на воровство.
Эдиля. Подумаешь - воровство!... Люди сотни таких делишек проводят... Подписал? Ну, давай сюда, а теперь иди. (Берет бумагу и направляется в другую комнату)
Балаш. Эдиля, я бы просил тебя, если можно... Совсем неуместно...Один болен, а другая...
Эдиля. Ты все о том же? Ну ладно, жены не надо. Пуская сестра придет, и отец - обязательно. Иначе я не останусь, уйду, и больше никогда не увидимся. (Проходит в другую комнату)
Балаш (в отчаянии ходит по комнате. Нерешительно подходит к другой двери, зовет). Севиль!... Севиль!...
Севиль (выглядывает в щель). Ты меня зовешь, Балаш?
Балаш. Где отец?
Севиль. Я постелила ему, и он давно спит.
Балаш. Не знаю, как быть. Гости хотят его видеть.
Севиль. Хочешь, пойду разбужу?
Балаш. Сам не знаю, что делать. Ну-ка, разбуди его. Посмотрим, что будет.
Севиль уходит.
(Приоткрыв дверь, в которую ушли гости). Я сейчас приду, господа. Прошу меня извинить...
Входит Атакиши в одном белье, в накинутом на плечи тулупе, и а недоумении смотрит на сына.
Не знаю, что делать. Гости хотят тебя видеть.
Атакиши. Меня? Ну что же, если хотят, пускай видят.
Балаш. Но нельзя же так, в этом платье. Надо бы немного посолиднее.
Атакиши. Это все, что есть. Решай сам.
Балаш. Подожди-ка, я поищу, не найдется ли что-нибудь более подходящее (выходит).
Атакиши закуривает трубку. В это время из одной двери показывается Эдиля, ищущая Балаша, а из другой - Севиль. Увидев старика в одном белье, Эдиля с криком бросается обратно. Севиль тоже скрывается в своей комнате. Атакиши бежит в третью дверь и сталкивается с Балашем.
Балаш. Ну-ка, сними свой тулуп.
Атакиши (насторожившись). Что ты хочешь делать, Балаш?
Балаш. Сбрось, говорю, эту самую попону. (Снимает с Атакиши тулуп, натягивает на него сюртук брюки и феску).
Атакиши. Балаш, сын мой. Дай мне уйти куда-нибудь подальше и одному горевать свое горе. Я человек грубый, деревенский. Все это по всем швам разойдется на мне.
Балаш. Да это же не на всю жизнь! Одень на часок, а там опять снимешь. Ведь нельзя же тебе выходить к гостям в этом тулупе.
Атакиши. Прошу тебя, сынок! Уж лучше убей меня. Я ни звука не издам. Но это же платье покойника. Человек только вчера умер, и труп его, верно, не успел остыть...
