не подходить к Ольге, но уже через пятнадцать минут ему страстно захотелось, чтобы она вновь позвонила, ну, как вчера...
После ужина, когда в окнах штаба зажглись желтые огни и отблески их серебристо замерцали на листве тополей, Автандил решил собрать всех здравомыслящих. Он объявил, что пора ввести самоуправление. Но большинству это ничего не говорило, и Цуладзе пояснил: будем выбирать старшего, которого все должны слушаться.
- Кто же он? - спросил поэт Сыромяткин.
- Конечно, я! Разве ты сомневался, глупый стихоплет?
- Но позвольте, а как же демократия! - Сыромяткин вскочил, замер по стойке "смирно", будто заслышал государственный гимн.
- Демократия - это необходимость меньшинства для воли большинства. Вот сейчас ты увидишь, что за меня все проголосуют. Почему? Потому что у меня есть организаторские способности, потому что именно я вас сюда привел, вы все сожрали ужин и даже не сказали мне "спасибо"...
- Спасибо, спасибо, Автандил! - закричали наиболее ослабленные душой.
- Вот видите... Широким жестом он обвел массы. Впрочем, сидело перед ним не более сорока человек из трех сотен больных. А кроме того, у меня есть американские доллары, на которые я могу купить всем новые халаты. Вот они, видите? - Цуладзе достал пачку банкнот и потряс ими в воздухе, как колоколом. И шелест купюр прозвучал не менее волнующе, чем призывный набат. Итак, кто из присутствующих против меня?.. Прекрасно, значит, ни одного. Значит, я директор! Спасибо за доверие! На этом позвольте закрыть...
- А главного врача забыли? - выкрикнул Сыромяткин.
- Давай главного врача! - раздались крики. Только хорошего надо! И чтоб нас не лечил!
- И не очкарика!
- Все очкарики - преступники. И их надо расстрелять! - подвел итог спора Автандил.
- Давайте выберем Карима,- предложил Сыромяткин. Только если он честно признается, что никогда не носил очки.
Карим встал, поклонился и, положив руку на сердце, произнес:
- Клянусь, что никогда в жизни не носил очков.
Карима выбрали единогласно. В своей короткой речи он пообещал, что никого не будет лечить, потому что душу нельзя насиловать, ибо это есть великий грех.
- А кто будет санитаром? - вдруг раздался женский голос.
Это была Анна, единственная женщина на собрании. Она куталась в темное одеяло, из-под которого виднелись только ее голова и блестящие глаза.
- Санитарами будем по очереди,- ответил "главный врач". Хочешь быть санитаркой?
- Хочу,- тихо призналась Анна.
