- Ну а теперь послушайте меня. Шрамм подался вперед, на губах его появилась саркастическая улыбка. Он стал говорить, словно отвешивать каждое слово. Вы умрете в этих стенах. С возрастом ваша болезнь - паранойяльная шизофрения - будет прогрессировать. Вы сможете не без любопытства наблюдать у себя учащение аффективно-бредовых приступов, не менее интересны будут чередующиеся галлюцинации. Все более вы будете уходить, замыкаться в своем иллюзорном мире, в котором будете считать себя непризнанным гением, полководцем, а может, вождем индейцев...
Вдруг Автандил, слушавший молча, оскалил зубы, подскочил, будто подброшенный пружиной, молниеносно сорвал с докторского носа очки, потряс ими в воздухе, швырнул на пол и тут же с хрустом раздавил.
Иосиф Георгиевич закричал, как раненое животное, замахал руками, но Автандил уже стоял счастливым истуканом, со скрещенными на груди руками. Доктор хватал ртом воздух, не находя слов от ярости, больной же, откланявшись, ретировался в коридор.
На шум прибежала Аделаида Оскаровна с расширенными от ужаса глазами. Ее взору предстал задыхающийся от гнева доктор, он держал расплющенные очки, напоминавшие маленький сломанный велосипедик.
- В смирительную рубашку мерзавца! На сутки! И атропину ему в задницу! Или лучше пирогеналу - тысячу МПД!
Аделаида с трепетом выслушала этот крик, против обыкновения ничего не уточнила, выскочила из кабинета, коря себя за то, что оставила доктора наедине с больным. Через минуту появились дюжие санитары - братья Иван и Степан.
- Вязать, вязать его! - крикнул доктор, подслеповато щурясь. Без очков он сильно смахивал на вождя революции Л. Д. Троцкого.
Братья кивнули чугунными подбородками и, засучивая рукава, радостно бросились за медсестрой.
Потом пришел врач Житейский, привел больного с полными карманами осколков стекла. Содержимое высыпали на стол, больного заставили покаяться. Иосиф Георгиевич выразил недовольство по поводу плохого контроля за территорией. Потом он поинтересовался перлюстрацией писем.
- Читаю регулярно. Письмо Кошкина пришлось изъять.
- Жалуется на условия?
- Наоборот: себя обвиняет во всех грехах.
- Кошку в детстве повесил? - спросил доктор Шрамм.
- Нет. Что-то из области изначальной своей греховности.
- Пусть пишут. Все равно почта не работает,- заметил Иосиф Георгиевич. Пусть, пока бумага не кончится.
Под вечер доктор неожиданно для себя напился. Он достал градуированный пузырек со спиртом, разбавил водой, залпом выпил и тут же захмелел. "Мои губы расползаются в дурашливую ухмылку,- подумал доктор и почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Черт побери, да это же Аделаида Оскаровна. Собственной персоной! Как это она только вошла? Ведь я дверь закрыл на ключ,- пьяно удивился он. Однако у нее поразительные способности. И жгучие глаза. В такие глаза хорошо смотреть под аккомпанемент едва заметного намека на шум прибоя. Именно так: едва заметного намека".
