Возвращение Заратустры | страница 38
Даже и то, называем ли мы хлеб батоном или же булкой или ещё как, даже и то, начинаем ли мы письма наши словами “здравствуйте” или же “добрый день” или ещё как, даже и то, какими пальцами держим мы сигарету, если курим, даже и все эти суть части духа — и воистину капли! О них-то говорят, что мы учимся им у других.
Что для нас есть учиться, то для капель духа есть размножаться. Воистину они, живущие в нашем духе, селятся ещё и во всякий чужой — если смогут. Ибо для духа возможно и моё к чужому, и этим он жив.
Итак, сии малые пребудут вовеки, если размножатся. Само же то, что называем мы духом, есть лишь кружево и движение, и связь, и кривизна, и множество попутчиков. Воистину нет и самого духа!
Когда ночью достают головешку из костра и машут ею и делают ею круги и восьмёрки, разве ни видим мы этих кругов и восьмёрок как светящихся линий? Но их нет, и они лишь путь тлеющей головешки. Воистину не один лишь торнадо и смерч видим мы как тело! И дух таков; когда говорим мы, что дух есть кружево и движение, и связь, и кривизна, да держим в уме своём, что сие значит: дух есть путь тлеющей головешки, и духа нет.
Итак, если как тело, так и дух суть стаи мошек и пачки денег, то зачем они? Сказал бы: чтобы разлететься на куски и рассыпаться в прах, но пишу: ради всякого куска и частицы праха, ибо эти последние суть капли рода и капли духа.
Но разве они не пребудут вовеки сами собою? — истинно так, если сами мы сего не сломаем. Ведь и бессмертное умирает: смертному есть срок смерти, а к вечному она приходит внезапно.
Воистину смерть есть не факт, но срок: никто не считал ещё, сколько бессмертных умерли, едва родившись.
И вот цель и конец всякой жизни: передать другому те вечные капли, что нёс ты в себе и кружевом коих ты был.
Не я ли писал: чихать и чесаться будешь ты, прочтя написанное мной? Воистину, и так переходят капли от духа к духу. Кажется, есть сему имя: воздушно-капельный путь.
Но есть и другой путь. Капли, кружево коих есть мой дух, да прорастут безо всякой болезни и порока великим целым на новой почве. Впрочем, Заратустре ли командовать вечностью?
Итак, если есть некая шаловливая капля духа, своенравно бежавшая от коряги и глыбы целого и избравшая чих и воздушно-капельный путь, мне ли приделывать её к корням? Воистину, вечность сама знает, что ей делать.
Заратустра есть пустая лодка, и его нет ни как тела, ни как духа. И если даже я есмь, то есмь как чтящий свои вечные капли и поступающий по слову их”.