Итак, что же сделает желающий увидеть сквозь дух благие намерения его? Сменит лупу.
Смените лупу, говорю я вам, смените лупу и лупою своей выберите сии слова: “Какое благое намерение стоит за этим поведением?” Тогда дух, виденный вами, станет для вас прозрачен.
Вот, перед вами ворчащая старуха — нет в ней сил бранить людей, и бранит она свои сны и образы. Какое благое намерение стоит за таким поведением? Их даже два: желание справедливости и желание безопасности.
Вот, перед вами бритоголовый, сеющий разруху и хаос в торговых рядах. Какое благое намерение стоит за таким поведением? Говорю вам: он хочет быть дома и знать, что его страна — его дом.
Некогда учил Заратустра о бледном преступнике, что убил он, чтобы убить, а ограбил для оправдания убийства. Ныне говорю вам: не оправдание убийству следует искать, а ту надежду, оправданием которой стремился он сделать убийство. Хотел ли он доказать себе, что не тварь дрожащая? Искал ли свободы от детских кошмаров? Или, быть может, восстанавливал ведомую ему справедливость? Не знаю.
В ком бы ещё и за каким бы поведением хотели вы найти благое намерение? А если и не хотели бы — принять самого неприятного вам не легче ли всего через поиск его благих намерений? Итак, ищите.
Лишь на один вопрос не даёт пока ответа Заратустра — не даёт, ибо прежде, чем задать сам вопрос, следует всякому сделать поиск благого намерения привычным, а обнаружение его — лёгким, как невидимый воздух”.
Так говорил Заратустра. И, сказав, записал на листах своих. И, записав, спросил себя: “Не есть ли кривизна и сама лупа?”
Однажды к хозяину жилища, в котором обитал Заратустра, пришёл некто и принёс травы. И хозяин, забив её в папиросу, стал курить её с гостем, предложив также и Заратустре.
Две затяжки сделал Заратустра и сказал слово, и слово его было таково: “Из этого предки мои вили верёвки, чтобы привязывать козлищ”.
Весьма удивившись таким словам, хозяин спросил: “Как? Разве твои предки не курили коноплю?”
“Нет, они делали из неё посконные рубахи и пеньковые верёвки. Зачем ты куришь верёвку?” — отвечал Заратустра.
“Чтобы расширить сознание”, — сказал хозяин.
Ответил Заратустра: “Один древний бог норманнов тоже хотел расширить сознание. Но не стал он курить пеньковую верёвку — он на ней повесился”. И отойдя с того места, достал свои листы и записал:
“Не о наркотиках поведу я речь, ибо “наркэ” по-гречески оцепенение, и что же сковывает цепями? — разве только яд кураре и героин. Речь моя — о галлюциногенах.
