Коротышка стал извиваться всем телом, задёргался, жалобно взвыл. Эраст Петрович поразился – ведь только что, перед лицом неминуемой смерти, этот человек был само бесстрашие!
– В чем дело? Что они собираются с ним сделать? Скажите, что я не позволю его пытать!
– Его не будут пытать, – мрачно сказал письмоводитель. – Хозяин собирается сделать ему на лбу татуировку – иероглиф ура. Это значит «предатель». Такой меткой якудзы клеймят изменников, которые совершили худшее из преступлений – выдали своих и за это недостойны смерти. Жить с таким клеймом невозможно и покончить с собой тоже нельзя, потому что труп закопают в живодерной слободе. Какая ужасная подлость! Нет, Япония теперь не та, что прежде. Честные разбойники прежних времён никогда не сделали бы такую гнусность.
– Так надо этому помешать! – вскричал Фандорин.
– Сэмуси не уступит, иначе он потеряет лицо перед своими людьми. А заставить его нельзя. Это внутри-японское дело, находящееся вне пределов консульской юрисдикции.
Хозяин уселся поверженному на грудь. Вставил его голову в деревянные тиски, обмакнул железку в чернильницу, и стало видно, что торец замысловатого приспособления весь покрыт маленькими иголками.
– Подлость всегда в пределах юрисдикции, – пожал плечами Эраст Петрович и, шагнув вперёд, схватил хозяина за плечо.
Кивнул на груду серебра, показал на пленника и сказал по-английски:
– All this against him. Stake? [6]
Было видно, что Горбун колеблется. Сирота тоже сделал шаг вперёд, встал плечом к плечу с Фандориным и поднял российский флажок, давая понять, что за предложением вице-консула стоит вся мощь великой империи.
– Okay. Stake, – хрипло повторил хозяин, поднимаясь.
Щёлкнул пальцами – ему с поклоном подали бамбуковый стаканчик и кости.
Ах, если б всегда
Ты внушал почтение,
Флаг родной страны!
Идущая под уклон булыжная мостовая
Возле «Ракуэна» задерживаться не стали – не сговариваясь, сразу же свернули за угол и быстро-быстро зашагали прочь. Сирота, правда, уверял, что Горбун не посмеет пуститься в погоню, ибо отбирать назад выигрыш не в обычаях бакуто, но, похоже, и сам не очень-то верил в незыблемость бандитских традиций – то и дело оглядывался назад. Письмоводитель тащил мешок с серебром, Эраст Петрович вёл под локоть барышню, а сзади плёлся выигранный в кости якудза, кажется, ещё не пришедший в себя после всех испытаний и вывертов судьбы.
Лишь выбравшись из «стыдного квартала», остановились перевести дух. По улице бежали рикши, вдоль магазинных витрин прогуливалась чинная публика, а спускающуюся к речке булыжную мостовую ярко освещали газовые фонари – на город уже спустились сумерки.
