Мадина сидела на подоконнике в конце общежитского коридора и смотрела на Нескучный сад, переливающийся внизу вечерним осенним золотом. Фонари просвечивали сад насквозь, и она уже полчаса, не меньше, бродила взглядом по его пустынным аллеям.
Хотя конференция и проходила в Тушине, ее участников поселили в самом центре — вот здесь, на берегу Москвы-реки, напротив Нескучного сада. У устроителей было какое-то знакомство с начальством общежития, принадлежащего Высшим дизайнерским курсам, и аренда жилья обошлась им дешево, несмотря на его дорогое местоположение.
Мадина чувствовала растерянность, рассеянность и тревогу, и оттого, что все эти чувства не имели внятной причины, они лишь усиливались.
Она смотрела вниз, фонари над аллеями Нескучного сада расплывались у нее в глазах, дробились, множились, и от этого почему-то усиливался ее сердечный трепет и горел лоб, прижатый к холодному оконному стеклу.
— Извините, — вдруг услышала она у себя за спиной, — можно я тут на минутку присяду?
От неожиданности Мадина вздрогнула, ударилась лбом о стекло и обернулась. Молодой человек, стоящий перед ней, уткнулся взглядом в большой альбом, который держал в руках, и, кажется, не совсем даже понимал, к кому и зачем обращается. Куда он собирался присесть и почему для этого требовалось чье-либо разрешение, было непонятно.
— Пожалуйста, — сказала Мадина, спрыгивая с подоконника и делая шаг в сторону.
«Может, он на подоконник сесть хочет?» — подумала она.
Но молодой человек присел не на подоконник, а просто на корточки. Присел возле холодного радиатора, положил альбом себе на колени и погрузился в его разглядывание, совершенно не замечая ничего вокруг. Что Мадинины колени оказались при этом возле его головы, он не заметил тоже.
Мадина хотела отойти еще подальше в сторонку, чтобы не мешать странному молодому человеку, но сделать это незаметно не удалось: стоило ей двинуться с места, как ее колено коснулось его виска. Мадина отпрянула обратно, ударившись локтем о край оконного проема, а молодой человек поднял руку и потер висок с той же великолепной безучастностью, с какой только что присел на корточки под окном.
Мадина стояла, прижавшись к подоконнику, у ее ног маячила светлая макушка, плечи в черном свитере и разноцветный альбом, она чувствовала себя круглой идиоткой, и вместе с тем ей почему-то было смешно.
