— Вчера вечером, — торопливо заговорила она, — он сказал, чтобы мы уезжали без него. А он пока останется в Берне. Не знаю, что там случилось… Ничего не знаю…
Ее шепот перешел в бессвязное бормотание. Мне хотелось ее обнять, успокоить, но я не мог решиться на подобную фамильярность. Ни теперь, ни раньше. На всякий случай я сказал:
— Он выкарабкается, я уверен. Мы…
Она смерила меня ледяным взглядом. Глаза ее враждебно сверкнули.
— Это все ваша работа! Ваша гребаная работа!
— Не говори так. Это…
Я не успел договорить, потому что Лора разрыдалась. Мне снова захотелось ее утешить, и снова я не посмел к ней прикоснуться. Опустив глаза, я заметил, что под халатом на ней пальто, застегнутое вкривь и вкось. Я почувствовал, что и сам сейчас заплачу.
Она высморкалась и прошептала:
— Я пойду… Меня девочки ждут…
— Где они сейчас?
— В школе. Я их оставила на продленке.
В ушах у меня шумело, наши с Лорой голоса звучали как сквозь вату.
— Отвезти тебя?
— Я на машине.
Она снова принялась сморкаться, а я все никак не мог отвести от нее взгляда. Выступающие, как у кролика, передние зубы, узкое лицо в обрамлении подернутых сединой кудряшек, похожих на пейсы раввина. В памяти невольно всплыли слова Люка, одна из тех циничных фраз, на которые он был мастер: «Женитьба? Этот вопрос следует решить как можно скорее, чтобы больше о нем не думать». Именно так он и сделал: «импортировал» эту девицу откуда-то из Пиренеев, где они оба родились, и по-быстрому сделал ей двух детей. Не зная, что еще сказать, я пробормотал:
— Я тебе вечером позвоню.
Она кивнула и направилась к вестибюлю. Я обернулся — анестезиолог уже ушел. Только Свендсен по-прежнему торчал здесь — вездесущий Свендсен. На скамье валялся брошенный врачом халат. Я взял его.
— Пойду к Люку.
— Брось, не валяй дурака! — Он решительно схватил меня за руку. — Ты же слышал — врач сказал, что они проводят тесты.
Я с раздражением выдернул руку, а он все бубнил, стараясь меня вразумить:
— Приходи завтра, Мат, так будет лучше для всех.
Во мне поднялась волна бессильного гнева. Свендсен был прав. Пусть врачи делают свое дело. Чем я могу помочь человеку, утыканному зондами и капельницами?
Я кивком попрощался с судебным экспертом и стал спускаться по лестнице. Головная боль немного отступила. Я поймал себя на том, что ноги сами несут меня к тюремной больнице, куда свозят пострадавших с подозрительными ранениями и наркоманов в ломке. Я остановился, внезапно испугавшись, что могу столкнуться с каким-нибудь знакомым полицейским. Не в том я был состоянии, чтобы выслушивать жалобные причитания или слова сочувствия.
