В доме все еще слышались мужские и женские голоса.
Из двери — не кухонной, а парадной, — вышел сам хозяин, в тоге с широкой пурпурной полосой, дородный и седовласый; сразу видно — сенатор.
— Фульвий! — крикнул сенатор изумленно и зло.
Юноша вздрогнул и прижался еще сильнее к Клодию.
Следом за хозяином из дома выскочила девчушка лет десяти или одиннадцати. Хорошенькая, кудрявая, в одной домашней некрашеной тунике.
— Отец! — Девочка ухватила сенатора за руку. — Не надо! Не надо!
— Твои рабы… — Клодий положил руку на рукоять меча: сегодня он должен был охранять храм Согласия на форуме и потому, выходя из дома, надел панцирь и прихватил с собой меч и кинжал.
— Это я приказал! — Сенатор пытался отпихнуть дочурку, но та повисла на нем, как кошка. — Он пытался убежать к Катилине. Я велел его поймать и теперь казню своей властью.
— Это же дурацкий устаревший закон! — выкрикнул Клодий.
— Его никто не отменял. Хватайте преступника! — приказал сенатор рабам.
Девчушка вдруг наклонилась, будто хотела поцеловать отцовскую руку, и впилась зубами в запястье. Тот зарычал от боли. Из дома выскочили две женщины, схватили девчонку и с трудом оторвали от сенатора. Почти одновременно — или на миг позже — рабы накинулись на Фульвия.
— Тащите его! — завопил сенатор, растирая укушенную руку. — Скорее! Скорее! — зверел он от своего же крика. Лицо его сделалось пунцовым, казалось, голова вот-вот лопнет.
— Я — Публий Клодий Пульхр. Остановитесь! Заговорщики еще не осуждены! Не сметь! — Клодий выхватил меч.
Но из кухонной двери вывалились еще человек шесть или семь; двое при мечах, виду самого дерзкого.
Те, что с мечами, напали на Клодия, не пробуя, однако, поразить, но лишь отвлекая, в то время как остальные вцепились в Фульвия. Клодий пытался удержать приговоренного, но рабы оторвали юношу от заступника и потащили по мостовой. Тело несчастного покрылось пылью и тут же во многих местах заалело. Юноша уже не сопротивлялся, обмякнув, он повис на руках рабов; голова свесилась, черные кудри купались в пыли. Кажется, он потерял сознание.
А девчонка каким-то образом умудрилась вырваться и кинулась к брату. Ее опять схватили. Она визжала, царапалась, кусалась.
Уже у порога клейменый принялся наматывать на шею юноши веревку.
— Это же твой сын! — крикнул Клодий хозяину дома. — Твой сын!
Сенатор обернулся к Клодию. Лицо его было и жалкое, и страшное.
— Отеческой властью его караю! — И, пригнувшись куда больше, чем требовала вышина двери, шагнул в дом.
