Клодий остался ночевать у Цицерона. Послеобеденная беседа за чашей разбавленного фалерна затянулась. Наедине, не заботясь о красоте фраз и славе римского народа, выходец из Арпина был очаровательным и остроумным собеседником. Исчезли манерность и напыщенность, Клодий видел перед собой усталого немолодого человека, который прекрасно понимает, что происходит в Республике.
Как бы между прочим Клодий пересказал хозяину слова Катилины о сенате и невозможности дальнейшего безголового существования.
— Я и сам вижу, какие пустые люди наши отцы-сенаторы! — воскликнул Цицерон в сердцах. Он даже привстал на ложе. — О чем только они думают? О Республике? Нет! О своих садках, где разводят драгоценных рыбок. Остальное слишком незначительно по сравнению с рыбными садками. Но что делать? Если бы явился ректор-избавитель, и смог бы излечить нашу Республику, вернуть ей утраченную доблесть, утраченный аскетизм, прежние честность и честь, и вновь вручить власть сенату и народу Рима! — Цицерон так разволновался, что на лбу выступила испарина, и он промокнул лоб салфеткой. — Воровство, подкуп, обман, растраты, вымогательства, лень. Римляне стали вместилищем пороков, как прежде были образцом добродетели.
— Мы не преувеличиваем доблесть наших предков?
Цицерон саркастически скривил губы:
— Сам послушай, что ты сказал, Публий. Преувеличиваем доблесть! Разве доблесть бывает излишней? Мне кажется порой, — о, тяжкие подозрения! — что многие римляне мечтают о покое и хорошем господине! — Цицерон опять сбился на патетический тон, но говорил он искренне. — Увы, царская власть тяжка даже для какого-нибудь перса, а для римлян она позорна!
— Так где же выход? И есть ли он вообще?
Цицерон сделал значительную паузу, потом изрек:
— Согласие сословий. Вот единственное решение. Все должны объединиться — сенаторы, всадники, плебс, вольноотпущенники и рабы, — и спасти Республику.
— Интересно, что труднее, — задумчиво проговорил Клодий, — примирить рабов с хозяевами или сенаторов друг с другом? Мне кажется, что последнее почти невозможно, хотя и первое проблематично.
— Рим — одна большая семья, он так начинался, так рос, и если мы забудем об этом, то погибнем.
— Так все вместе или один-единственный ректор-избавитель?
Цицерон довольно долго молчал.
— Все… — сказал наконец. — Все вместе. Но ректор тоже должен быть.
На этой фразе разговор прервался. Прибежал запыхавшийся раб и протянул консулу запечатанные восковые таблички. Цицерон прочел письмо и тут же протянул Клодию. Таинственный доброжелатель или доброжелательница, похоже, что почерк был женский, предупреждал, что поутру к Цицерону под видом дружеского визита явятся убийцы, и даже назывались имена — Марций и Цетег. Ага, та самая парочка, что сопровождала Катилину накануне вечером. Значит, ребята решили идти до конца.
