Кинари прислушалась к своему телу и покачала головой.
– Нет, все в порядке. Я, наверное, просто перенервничала. Не волнуйтесь из-за меня.
Но он все равно волновался. Более того, если бы она не пришла в себя в ближайшее время, он отправился бы к старейшему, и в живых после этой встречи остался бы только один из них. И, скорее всего, не Вайгар. Кинари смотрела на его невозмутимое лицо и на его любовь к ней, которая горела в его ауре, и не понимала, как она могла, ну ладно, не видеть, но хотя бы не чувствовать этого раньше? Неужели заклятия Заргона так сильно влияли на нее, заставляя закрывать глаза на очевидные вещи? Теперь оставалось только гадать, на что еще в своей жизни она так же старательно не обращала внимания. Впрочем, скоро ей станет это ясно. Кинари опять вспомнила то, о чем говорил ей старый Лар. Делай то, что задумала. Да, теперь ей стало ясно, что сделать это необходимо хотя бы потому, что никто, кроме нее, сделать это не сможет. Надо идти, и как можно быстрее. И неизвестно, сможет ли она вернуться. Возможно, она опять станет марионеткой Заргона и проведет остаток своих дней рядом с ним, считая для себя счастьем исполнить любое его желание, вплоть до смерти, как это сделала ее бывшая служанка, теперь уже покойная. Кинари передернуло от этой мысли.
В любом случае, впереди у нее была одна спокойная ночь, и Кинари решила, что никому не позволит отнять ее у себя и возьмет от нее все, что сможет.
Она придвинулась ближе к Вайгару, взяла его руку и поднесла ее к губам. Он не понял. Возможно, потому, что совсем не ожидал от нее этого.
– Кинари, что?.. – Он хотел спросить: «...делаешь», но голос охрип, и он не договорил.
Она молча провела его рукой по своей шее, а потом положила ее на грудь. Вайгар застонал сквозь зубы и, осторожно, чтобы не спугнуть, притянул ее к себе. Между поцелуями он еще пытался спросить ее, понимает ли она, что делает, но она не дала, начав снимать с него рубашку. Голова Вайгара пошла кругом, а потом вообще исчезла, почувствовав себя не обязанной принимать участие в этом безумии. Он растворился в своей жене. Пусть он не мог видеть ее так, как хотел, но это не помешало ему чувствовать ее всей кожей.
Они угомонились поздно. Вернее, рано, когда рассвет уже раскрасил стены спальни Кинари в нежный голубоватый цвет. Вайгар заснул, прижимая к себе жену так, словно боялся, что она исчезнет под утро, как одна из таинственных нерхашских дев, которые, как рассказывали, иногда навещали гайров-мужчин по ночам, а потом растворялись в солнечном свете, оставляя после себя тоску о чем-то прекрасном и несбыточном.
