— Нет. Кто вас кормил это время?
— Леони каждый день приносила мне немного вина. Но она уже несколько дней болеет.
Лукас говорит:
— Прошу у вас прощения, отец мой.
— Прощения? За что? Я не платил вам много месяцев подряд. У меня нет денег. Церковь отделена от государства, и мне больше не платят за работу. Я должен жить пожертвованиями верующих. Но люди боятся преследований за посещение церкви. К службе ходят лишь несколько бедных старых женщин.
Лукас говорит:
— Я не приходил не из-за того, что вы мне задолжали. Все хуже.
— Как это хуже?
Лукас опускает голову:
— Я о вас совершенно забыл. Я забыл про свой огород, про рынок, молоко, сыр. Я даже забыл про еду. Несколько месяцев я спал на чердаке, мне было страшно войти в спальню. И только сегодня, когда ко мне пришла маленькая девочка, племянница Леони, у меня хватило смелости туда войти. Она напомнила мне о долге по отношению к вам.
— Нет никакого долга, вы мне ничем не обязаны. Вы продаете свой товар, он дает вам средства к существованию. И если я не могу вам заплатить, естественно, что вы перестали поставлять мне продукты.
— Повторяю, дело не в деньгах. Поймите меня.
— Объяснитесь. Я вас слушаю.
— Я не знаю, как жить дальше.
Кюре встает, берет лицо Лукаса в свои ладони:
— Что с вами случилось, дитя мое?
Лукас качает головой:
— Мне нечего вам сказать. Это как болезнь.
— Понимаю. Что-то вроде душевного недуга, вызванного ранимостью вашего возраста, а может быть, и вашим непомерным одиночеством.
Лукас говорит:
— Может быть. Я сейчас приготовлю ужин, и мы вместе поедим. Я тоже давно не ел. Когда я пробую есть, меня рвет. Может быть, вместе с вами у меня получится.
Он идет в кухню, разводит огонь, ставит варить курицу с овощами. Он накрывает на стол, открывает бутылку вина.
Кюре приходит в кухню:
— Повторяю вам, Лукас, мне больше нечем платить вам.
— Надо же вам есть.
— Да, но и пировать ни к чему. Хватило бы нескольких картофелин и горсти кукурузы.
Лукас говорит:
— Вы съедите то, что я вам принес, и не будем больше говорить о деньгах.
— Я не могу этого принять.
— Легче давать, чем принимать, не правда ли? Гордыня — грех, отец мой.
Они молча едят. Пьют вино. Лукаса не рвет. После ужина он моет посуду. Кюре возвращается к себе в комнату. Лукас заходит к нему:
— Теперь мне пора уходить.
— Куда вы?
— Пойду бродить по улицам.
— Я мог бы научить вас играть в шахматы.
Лукас говорит:
— Не думаю, что я смогу заинтересоваться этой игрой. Она сложна и требует большой сосредоточенности.
