Мои лопатки – оазис ужаса в чистом виде. Я смотрю на них в зеркало и от одного этого зрелища едва не кончаю. Касаюсь их пальцами, наслаждение нарастает. Я вхожу туда, где теряют смысл любые слова: я наполняюсь силой, которая в тысячу раз сильнее меня самого; меня пронзает блаженство – а что же было бы, черт возьми, что бы было, будь это рука Этель, а не моя?
Ну разумеется, существует Этель. Где Квазимодо, там и Эсмеральда. Иначе быть не может. Есть Эпифан – есть и Этель.
Клянусь, я никогда не говорил себе: «Я, самый уродливый мужчина на свете, непременно полюблю красавицу из красавиц, дабы не нарушать классических канонов». Это вышло само собой.
Как-то я наткнулся на объявление в газете: «Для съемок художественного фильма требуется мужчина отталкивающей внешности». Мне понравилась лаконичность: не оговаривались ни расовая принадлежность, ни возраст. «Отталкивающей внешности» – и точка. Как раз про меня. Никаких других эпитетов в объявлении не содержалось. К формулировке «художественный фильм» я отнесся скептически: мне она показалась плеоназмом. В следующую минуту я подумал, что теоретически это, конечно, и есть плеоназм, но на самом деле – нет. О чем свидетельствует множество коротко– и полнометражных фильмов.
Недолго думая, я отправился по указанному адресу.
– Нет, месье. Мы снимаем художественный фильм, а не фильм ужасов, – заявила мне киношная Дама.
А я и не знал, что в обязанности ассистентов по актерам входит оскорблять людей.
– Работа служит вам для выплеска отрицательных эмоций, мадам?
Я шагнул к ней с намерением расквасить ей физиономию. Но не успел: ее телохранитель послал меня в нокаут. Я потерял сознание.
Возле меня стояла на коленях фея и гладила мое лицо.
– Мерзавцы, как они вас изуродовали, – произнес небесный голос.
Еще не совсем придя в себя, я честно уточнил:
– Нет, мадемуазель, я такой и был.
Я говорил с ней без страха: ведь она была порождением моего беспамятства. Эту красоту выдумал я сам, что подтверждал ее странный вид: голову украшало нечто вроде диадемы – узенький металлический обруч, увенчанный бычьими рогами. Тело же в длинном одеянии – черной языческой тунике – оставалось загадкой.
Я любовался моим творением. Это я ее создал, а значит, имел на нее все права. Я поднял руку и дотронулся до ангельского лица. Оно не выражало ни отвращения, ни жалости – одну лишь всепоглощающую доброту. Изогнутые острые рога усиливали его сияние.
Я приказал – поскольку был ее создателем:
