Тут даже Этель посмотрела на меня с испугом. Моя формулировка произвела нужный эффект. Мои экзаменаторы дрогнули. Дама произнесла:
– Действительно, вы оба как будто сошли с картины Иеронима Босха.
Она выбрала настолько верный путь, что я немедля последовал за ней:
– Браво! Ваши глаза открылись, вы узрели чистейшую Красоту: стройную белокожую деву с волосами цвета старого золота, сидящую рядом со своей противоположностью – со мной, чудовищем с безобразным лицом, в котором нет ничего человеческого, ибо на нем давно не отражается присутствие Божье.
– Все дело в том, что вы особенно эффектны вместе. Но мадемуазель, насколько я понимаю, не расположена работать на нас.
– Я же не одна такая на свете, – сморозила Этель. – Подойдет любая красивая девушка немного старомодного и невинного вида.
Я проникся к ней благодарностью за эту чудовищную нелепицу, сказанную в мою поддержку, – на самом деле ее прелесть была так же несравненна, как мое безобразие.
Троица пребывала в крайнем замешательстве. Наконец они удалились совещаться в соседнюю комнату. Я воспользовался этим, чтобы поцеловать руку моей любимой, которая дала волю смеху.
– Даже я купилась на твой иероним-босхизм!
– Это слово придумал Дали. Мое новаторство только в том, что я сделал из него патологию.
– Если они тебя не примут, они полные кретины.
– Если и примут, все равно они кретины. Они тебе «тыкали» и называли «деткой», а со мной говорили на «вы» и называли «месье». В них больше уважения к уродству, чем к красоте. Они только тогда обратились к тебе «мадемуазель», когда до них дошло, что ты связана со мной. Я возмущен, что тебе пришлось из-за меня терпеть их хамство.
– Если б ты знал, как мне это безразлично!
– А мне нет.
Троица вернулась, уселась и провозгласила:
– Поздравляем, месье Отос! Вам осталось только уладить формальности.
Я просиял – скорее от облегчения, чем от радости. Этель не потеряла время зря и стала свидетельницей моего триумфа.
А я мог начинать мстить.
Фортуна улыбалась мне. Мои шестьдесят килограммов были нарасхват по всему миру.
Прозвище «Квазимодо» вернулось ко мне бумерангом? – впрочем, оно меня и не покидало. Не стоило рассчитывать на популярность с таким именем, как Эпифан. И потом, главное – нельзя было оставить кому-нибудь другому ономастическое первенство о таком мифе.
Ну да, мне пытались подражать. Как только взошла моя звезда, полчища уродов повылезали на свет, как тараканы из щелей – я не беспокоился, потому что знал: я хуже всех. Я открыл профессию урода, я делал свое дело мастерски, и никто не мог меня превзойти.
