Чего я жаждал больше всего, так это испуга молодых девушек. Но было непросто попасть о их поле зрения: по большей части они смотрели лишь на собственные отражения в витринах.
Были и такие, что предпочитали любоваться собой, ловя взоры окружающих, – вот с ними мне выпадали лучшие минуты. Томные очи рассеянно искали мой взгляд, чтобы увидеть в нем любимый образ, и круглели от ужаса, обнаружив, как отвратительно зеркало. Я это просто обожал.
Год назад, когда Этель посмотрела на меня дружелюбно и без привычного мне ужаса, недоумению моему не было границ. Она как будто не замечала безобразия, воплощением которого я был.
Даже будь она «всего лишь» прекрасна, я все равно полюбил бы ее: до сих пор ни одна красавица не нравилась мне до такой степени. Но к красоте прибавилось чудо ее слепоты, и я влюбился до полного безумия.
Воспоминание об испытанном в детстве оргазме окончательно помутило мой рассудок: роль быка, которую должна была играть Этель, была, вне всякого сомнения, знаком нашей общей судьбы.
Мне не составило труда подружиться с актрисой. Ничто не казалось ей странным – ни моя внешность, ни мое постоянное присутствие на съемочной площадке, ни вопросы, которые я ей задавал. Хотя они были порой так бестактны, что она вполне могла бы обидеться.
– Ты сейчас влюблена в кого-нибудь?
– Нет.
– Почему?
– Никто мне особенно не нравится.
– А тебе бы хотелось?
– Нет. От любви одни проблемы.
Мне было жаль, что она почти сразу предложила перейти на обычное среди киношников «ты».
– У тебя были проблемы из-за мужчин в прошлом?
– Сколько раз. А если не возникало проблем, было скучно, – тоже ничего хорошего.
– Действительно, – скептически хмыкнул я, хотя никогда не знал ни проблем, ни скуки, о которых она говорила.
– А ты в кого-нибудь влюблен?
Она даже не понимала, что сморозила. Это как если бы она спросила паралитика, танцует ли он танго.
– Мертвый штиль, как и у тебя, – равнодушно обронил я.
Однажды я не удержался и задал ей вопрос, не дававший мне покоя:
– Почему ты так мила со мной?
– Потому что я вообще милая девушка, – без тени смущения ответила она.
Это было правдой и совершенно меня не устраивало. Как найти какой-нибудь прием против ее доброты?
Как ее спровоцировать?
Чаще всего я говорил с Этель о вещах абсолютно мне неинтересных. Моей целью было просто смотреть на нее – самое восхитительное занятие, какое я только знал в своей жизни. Мила она была до такой степени, что позволяла себя созерцать и даже принимала комплименты. Мне трудно было удержаться, и порой я говорил ей:
