Но, конечно, не эта афганская часть статьи привлекла наибольшее внимание Генса и Сухтелена. Хива — вот был фокус, в котором скрещивались главные направления российской политики в Центральной Азии. Так полагали и в Петербурге. Директор Азиатского департамента Родофиникин торопил Сухтелена с представлением записки о мерах для приведения Хивы к покорности.
Рассуждения Конноли о трудности такого предприятия подлили, так сказать, масла в огонь.
— Правительство английское устремляет свои взоры на Хиву — и потому именно, что хочет упредить нас и утвердить в Хиве свое влияние во вред интересам российским во всей области от Сыра до Аму. Из Хивы подстрекаются волнения в Малой орде, а за этим стоят господа вроде Конноли и золото Ост-Индской компании. И разве хан хивинский был бы так дерзок, ежели бы не чувствовал поддержки британской!
Так говорил Генс Виткевичу, приказывая быстрее закончить составление материалов для записки Сухтелена об экспедиции в Хиву.
Этому разговору в кабинете председателя Пограничной комиссии предшествовала беседа в доме военного губернатора.
Федор Родионович Пичугин, первостатейный московский купец, Федор Осипович (он же Кедралий Юсупович) Измайлов, астраханский татарин, компаньон богатейшего московского негоцианта, откупщика, золотопромышленника Голубова, и оренбургский купец первой гильдии Фома Гордеевич Деев попросили у Сухтелена свидания для чрезвычайно важной беседы.
Собеседники собрались в просторном кабинете, за расположенным у боковой стены круглым столиком, на котором сервирован чай со сладостями, фруктами и ромом…
Сухтелен внимательно слушает Пичугина, который говорит горячо, но степенно, слегка окая, что выдает его происхождение с верховьев Волги.
— Вот так и выходит, ваше сиятельство, что уповать нам, российской земли коммерсантам, кроме бога, надлежит на отца нашего и повелителя царя-батюшку. Промышленность и торговля наши расти могут только при совершенном с их пути устранении иноземного совместничества да при рынках, на коих произведения их находят обеспеченный сбыт. Рынки сии — тут они…
Пичугин показал на окно, обращенное к восходу солнца.
— Тут, ваше сиятельство, искони торговали деды и прадеды наши с Бухарией, Коканом, Яркентом. И далее доходили до Кабула, шли в Индию товары российского производства. Я, ваше сиятельство, один только, не далее, как двенадцать лет назад, отправил отсюда и из Оренбурга товаров наших на сто с лишком тысяч да привез из Бухары товаров тамошних и индийских на полсотни тысяч. Да вот он, — Пичугин указал на Измайлова, — торг имел на сто и более тысяч, и он, — Пичугин коснулся руки сидевшего рядом Деева, — с зимним караваном слал по триста вьюков верблюжьих и поболе. А теперь что же? Теперь наш оборот от года к году упадает. Я едва-едва на полсотни тысяч в год делаю, а вот Фома Гордеевич и того меньше. Англичанин жмет, ваше сиятельство! Поверите ли, нигде нет от него убежища.
