Поезд стоял пять минут. Купив у тут же курящих ушлых мальчишек пару жетонов, Глеб, неудобно придерживая левой рукой записную книжку, в свете синего неонового фонаря терпеливо набирал длиннющий номер. В запасе оставалось три минуты - две на разговор, одна - на возвращение в вагон. Пауза, соединение, длинные гудки. "Скорее, ну скорее же, старичок, скорей же!" В далеком еще Красноярске сняли трубку: "Але, кто это?"- раздался тяжелый, медлительный голос Володиной мамы. "Евгения Корниловна, здравствуйте! Это вас беспокоит Глеб из Москвы. Володю можно услышать?" спросил он, обреченно ожидая, что она начнет долго выяснять, какой именно Глеб и из какой Москвы. Не тот ли, что гостил у них три года назад, не тот ли, что забыл синюю порванную джинсовую куртку, а она ее заштопала, и не тот ли... Но на том конце провода была тишина. "Это я - Глеб", - по инерции снова повторил он и вдруг услышал даже не плач, а тихий-тихий вой. Там, за тысячи километров, возле трубки тонко скулила седая грузная женщина с навсегда уже отекшим мертвенно-неподвижным лицом. Глеб вот так ее и увидел: по-ночному в стареньком, неопрятном халате поверх длинной, в мелкий блеклый цветочек ночной рубахи, не скрывающей старушечьи синие венозные ноги. Володя был у нее очень поздним ребенком, единственным и деспотично любимым. "Глеб, - так не по-своему быстро зашептала Евгения Корниловна, - ты где? В Москве? А Володенька-то мой пропал! Пропал! Уже неделю как ушел из дома и вот... нет... А в милиции не берутся искать. Прячутся от меня, Глеб. Ты мне подскажи: куда мне идти теперь?.. Куда, Глебушка?.. А?" В трубке вдруг коротко запищало, и связь прекратилась: он забыл бросить второй жетон! Времени еще раз набирать Красноярск уже не было, не было теперь и смысла туда ехать. Если добрались до безобидного Володи, уж Глеба-то там ждут просто с нетерпением... Бегом возвращаясь в свой вагон, Глеб краем глаза отметил что-то осторожно слизывающую у освещенной боковой двери вокзала проклятую черную тварь и едва переборол желание свести с ней счеты...
Очень положительная, опрятного вида проводница вслед за ним тут же с лязгом опустила перекрытие ступенек и, еще раз выглянув на ночной мокрый перрон отстающего от них уральского города, с силой хлопнула тяжеленной дверью: "Все, граждане пассажиры, теперь до утра без остановок. Можно спать". Она с головы до ног многозначительно осмотрела не курящего, но и не уходящего из тамбура, набирающего свои грохочущие и скрежещущие децибелы тамбура, еще достаточно молодого, но уже чуток полнеющего, в расстегнутом дорогом длинном плаще и темно-сером костюме человека. Тот кивнул стриженой головой и покорно вошел за ней в едва подсвеченный коридор. Заходить в душное от липкой густоты запахов чужих сонных людей купе не хотелось. Лучше еще немного побыть в этой коридорной пустоте. Лучше...
