Вильгельм одобрительно кивнул и дождался прихода Ришара де Рюля и лекаря.
– Держись, солдат, – сказал он, когда лекарь начал разрезать штанину, чтобы осмотреть поврежденную ногу.
Уолтеф поморщился. Мальчику было всего десять лет, и, каким бы отважным он ни был, ему наверняка было очень больно и очень страшно. К счастью, Вильгельм удалился. Только тогда Симон позволил себе застонать.
– Не загораживайте свет, – велел лекарь. Он хмуро взглянул на стоящую в дверях Джудит.
– Он поправится? – спросила она.
– Миледи, я ничего не могу сказать, пока не увижу, насколько сложен перелом, а для этого мне нужен свет, – терпеливо объяснил лекарь.
Закусив губу, Джудит вышла из конюшни. Уолтеф поднялся и последовал за ней.
Она стояла у стены, нервно перебирая пальцами складки на платье.
– Это я виновата, – прошептала она. – Если бы я не была так упряма, пытаясь доказать, что могу справиться с лошадью, ничего бы не случилось.
– Вы слишком строги к себе, миледи, – возразил Уолтеф. – Лошадь встала на дыбы не потому, что вы не сумели с ней справиться. Она была напугана. Остальное все невезение, а может быть, напротив, везение – ведь вы оба остались живы.
– Мне следовало послушать вас и выбрать другую лошадь.
– Того, что случилось, уже не изменить. – Ему хотелось утешить Симона. Ему также хотелось заключить ее в объятия, провести рукой по ее волосам и успокоить.
– Вам легко говорить. – В голосе Джудит слышались горечь и вызов.
Уолтеф сделал шаг к ней, но вовремя остановился, боясь, что не сможет сдержаться.
– Разве, обвиняя себя, вы не взваливаете на себя слишком много? Ведь вам следует принять все как волю Божью, – сказал он.
Она гневно сверкнула на него глазами.
– Да как вы смеете?
Он пожал плечами.
– Мне почти нечего терять, а приобрести я могу все.
Она продолжала гневно смотреть на него, потом вздрогнула, подобрала подол и бросилась прочь. Нахмурясь, Уолтеф следил за ней. Затем он вернулся в темноту конюшни и сел рядом с покалеченным мальчиком и его отцом и стал ждать, когда лекарь выправит ему кость.
Черт бы его побрал! Джудит не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Она не проронила ни слезинки, когда умер отец. Не плакала она и когда мать порола ее за плохое поведение. Почему же так подействовало на нее укоризненное замечание англичанина? Она прислонилась к стене, стараясь взять себя в руки, понимая, что, если мать увидит ее в таком состоянии, расспросов не избежать.
Появилась ее сестра Адела и спросила:
