И как трогательно хорошо было это свидание в Дамбахе, даже лучше, чем Маргарита воображала его себе в Берлине. Да, она осталась его любимицей. Маститый старик, всегда сухой и суровый, был необыкновенно нежен и чувствителен; кажется, он бы с удовольствием посадил ее, как куклу, на свою широкую ладонь, чтобы показать сбежавшимся фабричным. Она осталась обедать, и жена фактора состряпала для нее чудесную яичницу, но еще более знаменитого ее кофе они не дождались, так как старый охотник поспешно взял ружье и быстро зашагал вместе с внучкой по большой дороге.
Немного в стороне лежал Принценгоф. Воздух был так прозрачен и день так светел, что видны были даже пестрые цветы на дерне цветника.
Замок стал так хорош. Прежде он лежал, как спящая красавица, у подножия горы, полускрытый покрывавшим ее лесом, в котором ранняя осень там и сям уже разбросала красные и желтые пятна; он был как-то незаметен, в нем не было ни блеска, ни красок. Теперь замок открыл глаза и выступил из зелени: из-за темных ореховых деревьев горели и сверкали, как брильянты, новые зеркальные стекла окон, вставленные в огромные каменные рамы, ветхие, никогда не открывавшиеся ставни исчезли.
– Знаешь, Гретель, мы здесь стали необыкновенно важными! – сказал, указывая на замок, дедушка, шагающий, как богатырь, несмотря на свои семьдесят лет.
– Да, из важности они стали настоящими иностранками, матушка – чистокровная немка из Померании, и дочка, у которой и с отцовской стороны не могло быть ни кровинки от Джона Буля или «говорящего по-французски». Тем не менее, они имеют английскую кухню и говорят на французском языке.
Маргарита смеялась.
– Ты смеешься, и твой дедушка тоже! Да, я тоже смеюсь над тем, какую пыль могут поднять две женские юбки и как далеко она летит, – он широко развел руками, – настоящая обезьянья комедия, говорю тебе! Был ли ты в Принценгофе? Представлен ли ты? – спрашивают друг друга. Тому, кто не был там, на большом обеде, едва кланяются, а если скажешь, что отказался от приглашения и предпочел обедать у себя дома, на тебя посмотрят как на сумасшедшего.
Маргарита сбоку взглянула на дедушку и не нашла на лице и тени улыбки, напротив, глаза его из-под густых седых насупленных бровей сверкали неподдельным гневом честного человека. Он улыбнулся и покосился на нее, крошечный носок ее изящного сапожка так смешно выступал рядом с его огромными охотничьими сапогами.
.– Что за жалкие тросточки, и туда же еще хорохорится! – подтрунивал он. – Брось это, Гретель. Вон там живет девушка, – и он указал на Принценгоф, – так у нее совсем не такие ноги, она вообще внушительных размеров, черт возьми! Не подменили ли вас обеих в колыбели: тебе вовсе не пристало иметь такую не естественно маленькую ножку, ну а то, что при ее аристократической крови у той такая ножища, – просто непостижимо, злая игра породы! Но все же надо признать, что она красива, эта молодая принцесса! Бела, румяна, кровь с молоком, белокура – ты и не показывайся рядом с ней, мой смуглый майский жучок, высока, – он поднял руку почти вровень с головой, – тяжеловесна и дородна, чистокровной померанской породы и при этом положительна и спокойна! Такому борзому щенку, что скачет рядом со мной, там не место.
