— Милая барышня, не бойтесь ничего! Я — только трубочист.
И тут же, повысив голос, произнес громко:
— Ксанька! Да на кой же ты шут не узнаешь старых друзей?
И звонкий хохот, знакомый, слишком хорошо знакомый, огласил внутренность беседки.
Примостившаяся было на кусту у входа голодная ворона испуганно шарахнулась в сторону.
— Виктор! — радостным криком вырвалось из груди Ксани.
— Он самый! Честь имею явиться!
И трубочист самым галантным образом расшаркался перед нею.
— Викторинька, милый! Да как же ты попал сюда?
— Нет, ты лучше спроси, как я не пропал, не замерз в этой проклятой дыре, — снова зазвучал не то ворчливо, не то весело красивый юношеский голос. — И угораздило же вашу Манефу в этакую глушь забраться! Ах, шут возьми! Я ведь с час сижу в этой крысьей норе в сообществе с этим мифологическим обрубком!
И мнимый трубочист довольно бесцеремонно щелкнул мраморную Венеру по ее отбитому носу.
— Ведь пойми, узнал я, что пансионерки в час на променаж изволят выползать… А они, перекати их телеги, в три выползли!..
— Да у нас урок был пустой, — оправдывалась Ксаня.
— А мне какое дело до вашего пустого урока, когда у самого у меня в животе так пусто, что хоть весь ваш пансион туда умещай.
— Да как же ты попал сюда, Викторинька?
— А так и попал… Взял у нашего гимназического трубочиста амуницию напрокат за «рупь целковый», лицо сажей вымазал, как видишь, добросовестно, черт-чертом стал и через пустошь, да через забор сюда махнул… Сначала, конечно, разузнал все ваши там порядки, разузнал, когда в саду гуляют «ваши», из-за забора подглядел как ты сюда, в этот ледник-беседку заходишь, подглядел, что ты тут частенько посиживаешь… Вот и решил явиться… Ничего, вышло все удачно, ни на кого не напоролся… Только вот ждать-то здесь, бррр, холодно было… Пальто-то я, видишь, не прихватил. Теплую тужурку под низ подсунул, да она не греет, каналья, ни на тройку с минусом даже — дурища! А в своем виде нельзя было явиться. Еще трубочистом туда-сюда. Спросит какая-нибудь длиннохвостая ряса: «Вы что?» — «А я, ваше молитвенное смиренство, трубы почистить». — «А-а! Ну, чисти, голубчик, во славу Господню». Ну, я же и начищу им так, что век не забудут!
— Да ты зачем же сюда-то? — недоумевала Ксаня.
— Зачем сюда? Ах, ты, странная! Зачем сюда? И она еще спрашивает! Голубчики! Весь свой разум, все свои умственные пожитки промолила, видно, Ксанька! Для тебя все это, пойми ты, Христа ради, лесное чучело! Для тебя!
