— Развяжите, — велел Кашалот, продолжая бубнить приговор:
— …Учитывая особую опасность гражданина Вшивцева Юрия Анатольевича для общества, его прежние судимости, которые не пошли ему на пользу, приговорить последнего к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
Наступила гробовая тишина. Во время чтения приговора все стояли, молча смотрели на Гниду, у которого перехватило дыхание. Кто-то за его спиной уже передернул затвор «Макарова», уперся ему в спину.
— Пощади, Кашалот! — заорал Гнида, падая перед судом ниц. — Верой и правдой служить тебе буду! До гробовой доски. Сволочь я, тварь, понимаю. И матушку хотел трахнуть, да, затмило.
Но что ж, из-за этого жизни лишать?! Пощади, Борис!
Рыдания — жуткие, пробирающие до костей — сотрясали мощные стены подвала. На бетонном полу, у ног «общества» бился пока еще живой человеческий комок.
— А ты еще и трус, — презрительно сказал Кашалот. — Сволочь, да, но и трус, каких поискать.
Сопли распустил, испугался… тварь! Здоровый бугай, шкаф, спортсмен в прошлом… Штаны сухие на тебе, нет?.. Я ж тебе руки развязал, шанс защититься дал. Помахался бы напоследок, умер бы как мужчина. Не захотел, гандон. На стариков ты смелый кидаться… Ладно, ребята, мочите его.
Вон, к той стене отведите и работайте. А мы поехали.
Трое схватили Гниду за руки и волосы, поволокли к стене, а Кашалот в сопровождении «членов суда» полез из подвала наверх, к машине. Скоро заурчал мотор, и джип укатил в ночь…
А Гниду тем временем, попеременке, лупили разохотившиеся мордовороты…
Убивать (как и было велено) они его не стали.
Отбив внутренности, изрядно поработав над физиономией, превратив его в кровавый бифштекс, бросили истязания, посоветовали:
— Мотай отсюда, если сможешь. И имей в виду, тронешь еще мать, вообще предков — добьем. Понял?
— У-у-угу-у… Мы-ы-ы… — что-то нечленораздельно мычал Гнида.
Мордовороты, вытерев руки об одежду Гниды, умчались на своей бежевой «девятке», а Вшивцев полежал, сплевывая кровь из разбитых зубов, потом пополз из подвала. Ночь была черная, беззвездная. Километрах в десяти-двенадцати от этого места, где он лежал, сиял огнями Придонск.
— Дойду… на карачках буду ползти, а дойду! — дал себе слово Гнида. И сегодня же… предкам… этим сволочам… не жить!
Он шел, падая и поднимаясь, несколько часов, практически всю ночь. Лежал, вставал, шел, падал, полз, замирал, снова полз…
Один глаз у него не видел. Наверное, его выбили ботинком — кто-то из мордоворотов Кашалота был в высоких, армейских… Мент какой-нибудь или бывший десантник… Внутри все дико болело, хрипело, хлюпало. Гнида то и дело сплевывал густую вязкую кровь. Вид этой крови еще больше распалял его, желание отомстить затмило все другие, мысли окончательно помутились.
