Да и Пашка по приказу отца за отарой приглядывал.
Всю эту неделю он посвятил двум вещам: выбирал момент для кражи ружья и занимался собаками. Волкодавы, несмотря на свой грозный вид, проявили к нему интерес и дружелюбие, позволяли играть с собой. Особенно подружился Пашка с Мичманом — лохматым громадным псом из породы южнорусских овчарок. При всем своем грозном виде Мичман оказался добродушным и игривым, позволял трепать себя за уши и даже опрокидывать на землю. Вывалив длинный розовый язык, махал пушистым хвостом, хитро поглядывая на Пашку умными карими глазами из зарослей желтоватой грубой шерсти. Пашка любил смотреть в эти звериные немигающие глаза, как бы соревнуясь с Мичманом в хладнокровии и выдержке: известно ведь, что собаки не любят таких вот прямых и настойчивых взглядов человека, отводят глаза Они чувствуют сильных людей, боятся их или, напротив, проявляют агрессивность.
Мичман Пашку явно не боялся. Пес как бы говорил ему: ну чего ты таращишься, дурачок?
Мне не страшно. Что ты можешь сделать со мной?
У меня и рост почти метр, и силы на троих, а то и на четверых. А грудь какая, а лапы! Ни один волк моего удара не выдержит, не говоря уж про зубы, «То волк, а то — Койот. — Пашка вел с Мичманом мысленный диалог. Есть у тебя уязвимое место, есть. Пасть здоровая, да, язык длинный и зубы острые. Но если сунуть тебе кулак в глотку или за язык ухватиться — куда ты денешься?!»
И Пашка однажды рискнул попробовать — ухватился вроде бы играючи за язык волкодава. Тот вздрогнул от неожиданного нахальства мальчишки, отдернул голову, отскочил. Хмуро и подозрительно смотрел на Пашку, потом заворчал и отошел. И играть больше с ним не захотел. А Пашка понял: и такого громадного пса можно победить голыми руками. Если только изловчиться и не струсить. Главное — выбрать момент, засунуть руку в пасть зверя…
Такие вот странные мысли бродили у Койота в голове. Почему надо было опасаться Мичмана, таким вот образом защищаться от волкодава, Пашка и сам не знал. Что-то давно забытое, напомнившее далеких предков, забурлило в крови, родило эти мысли, а с ними и новые-трудно объяснимые ощущения.
Пашкин предок лежал сейчас (который уже день!) пьяный в палатке, в обнимку с давним своим корефаном, чабаном Илюхой, с которым они все эти дни с видимым наслаждением «ботали по фене», вспоминали то Сеню Кутаисского, что замочили на зоне, то «пидора этого, Костыля», то вертухая Гаврилу, помогавшего им с чаем и наркотой и вообще облегчавшего жизнь, то… Разговоры велись бесконечные, вертелись вокруг одного и того же зоны, сук, паек, воров, кума, ходок…
