– А ведь он совсем не главный в Академии, – сказал вдруг Шалва, серьезный и в то же время какой-то насмешливый парень шестнадцати лет. – Ведет себя, как профессор, а сам обычный курьер.
– Почему курьер? – скучливо поинтересовался Фока. Его намного больше занимало купание – огромная мочалка так и металась по его крепкому телу, он то и дело шумно фыркал, окуная голову в серную воду, и пускал мыльную волну в распадок. Широкий и мелкий ручей, в который собиралась вода из разных источников, бежал куда-то в холмы, на запад.
– А кто эдикт из Навии привез? Не он, что ли? Бьюсь об заклад, Элизбар занимает самую низшую должность в Академии. Он даже не бакалавр.
Никто не стал спорить с Шалвой – зачем, если сидишь в горячей воде, а многодневная грязь неудержимо отстает от кожи? И сентябрьское Солнце играет в клубах пара, заволокшего впадину, и пахучие пузыри сладко щекочут тело, и кажется, что мучительная тряска в фургоне предстоит не тебе, а несчастному двойнику, твой же чистый дух будет лететь высоко над обозом, а то и вовсе умчится в эмпиреи.
– Эх, приеду в Навию, буду каждый день в горячей ванне париться, – протяжно заявил Акакий.
– Кто тебе позволит? – рассмеялся Пимен. – На торфе разоришься.
– А вот и не разорюсь. У меня двоюродная сестра замужем за бароном. У них свой двухэтажный дом с большой ванной комнатой и водопроводом.
– Врешь! Почему же ты тогда в Ориене жил, а не в столице?
– Почему, почему! Были на то причины, значит. Родился я там, понял? А не веришь – у меня рекомендательное письмо к баронессе…
На четвертый день пути, ближе к полудню, показался первый после Ориена городок. Это была самая северная железнодорожная станция Селавика, и паровоз прибывал сюда по пятницам, а отправлялся в субботу утром. Сейчас он уже стоял на пути, и десятка два теплушек вытянулись на рельсах. Дома тут в основном были построены из дерева и потому жутко потемнели и перекосились от времени, особенно возле станции. Бесконечные черные заборы привлекли всеобщее внимание надписями, которые никто не трудился замазывать. Навстречу ориенскому ополчению из всех дыр вылезла детвора и даже взрослые, на вид такие же корявые, как их жилища. Среди них большинство – молодые женщины и девчонки, многие толкали коляски или держали за руки малышей.
Из станционного здания, на котором криво лепились грязные буквы “Лихай”, показался высокий тип со странным молотком в руках. К нему подошел лейтенант, покинувший подножку мобиля, и принялся ожесточенно жестикулировать, а станционный житель отрицательно мотал головой.
