– И вы были согласны с ним?
– До некоторой степени.
– Полагаете ли вы, что он считал нас обязанными ему чем-то? Нас, Контору? В чем-то, например, помочь ему?
– Он хотел получить назад свою жизнь. Это было выше наших возможностей.
– Полагаете ли вы, что он считал русских чем-то обязанными ему?
– Как раз наоборот. Он считал себя в долгу перед русскими. Он испытывал изрядное чувство вины перед ними.
Она нетерпеливо мотнула головой, словно вина была уже не в ее компетенции.
– И вы утверждаете, что в течение четырех последних лет его оперативной работы у нас Ларри не имел никаких финансовых сделок с Константином Абрамовичем Чечеевым? Или таких, о которых вы не упомянули в своих отчетах?
– Я утверждаю, что если такие сделки у них и были, то я о них ничего не знал и, соответственно, не докладывал.
– А как насчет вас?
– Простите?
– У вас были какие-нибудь финансовые отношения с Чечеевым, о которых вы не сообщили в своих отчетах?
– Нет, Марджори, у меня не было никаких финансовых отношений ни с Чечеевым, ни с каким-либо другим представителем русской разведки ни в прошлом, ни в настоящем.
– В том числе и с Володей Зориным?
– В том числе и с Зориным.
– И с Петтифером тоже?
– И с Петтифером тоже, если не считать того, что я постоянно спасал его от банкротства.
– Но у вас есть, конечно, личные средства?
– Мне повезло Марджори. Мои родители умерли, когда я был ребенком, так что я получил деньги вместо любви.
– Не могли бы вы рассказать мне о своих личных расходах за последние двенадцать месяцев?
Я не упомянул, что Мерримен присоединился к нам? Скорее всего, нет, потому что я не могу сказать точно, когда он сделал это, хотя его появление последовало довольно быстро за возвращением Марджори. Он толст, но очень подвижен, и у него легкая походха, как это часто бывает у толстяков, и я подозреваю, что он воспользовался дверью, которую Марджори оставила открытой настежь. И все же для меня загадка, как я не заметил его, потому что у меня, как у многих людей моей профессии, бзик насчет открытых дверей. Могу только предположить, что в смятении, вызванном нападками Марджори, я не обратил внимания на перемещения воздуха и теней, сопровождавшие беззвучное водружение грузного тела Мерримена на удобные поручни дивана Барни. Когда я возмущенно повернулся к Барни, протестуя против чудовищных вопросов Марджори, вместо него я увидел Мерримена. У него был накрахмаленный белый воротничок, серебристый галстук и красная гвоздика в петлице. Мерримен всегда выряжался, как на свадьбу.
