Бесшумно возникла юная официантка с подносом. Было ей от силы лет семнадцать, и даже изобилие косметических ухищрений не могло скрыть нежный возраст. Л.М. коротко глянул, издал неопределенный звук, нечто вроде: "Кг-м..." Никита приготовился увидеть что-то необычное, что, по его разумению, можно было ожидать в таком месте. Но продолжения не последовало. Радушно улыбаясь, девица расставила тарелки с гигантскими сочными стейками, окруженными гарниром из поджаренной картошечки и зелени, соусницы с разнообразным содержимым, сказала: "Приятного аппетита" - и испарилась.
Вкусы Л.М. здесь знали хорошо. Впрочем, Никита тоже ничего не имел против толстого, чуть недожаренного куска мяса. Под стейки налили по второй, хотя водка или даже пиво были бы уместнее. Но в чужой монастырь... Да и коньяк был хорош. Наверное, еще советского розлива. В сегодняшней маленькой, но гордой, не признаваемой никем Приднестровской республике вряд ли удавалось выдержать коньячную технологию.
Л.М. ел как механизм, аккуратно разрезая мясо и равнодушно отправляя его в рот. Никита же радовался каждому кусочку, наслаждаясь им, не забывал пробовать разные соусы. Особенно хорош был чесночный, но природная деликатность мешала обильнее поливать им мясо. Как бы потом не остался неприятный другим людям запах:
Коньяк растекался по желудку, разогревая кровь, и Никита даже стал забывать недавнее унижение у входа в ресторан. Второй раз за последнее время он встречался с Носорогом. И опять пил коньяк, что прежде случалось крайне редко. Опасливо прислушиваясь к себе, он с удивлением понимал, что разрушительного действия алкоголь на него не производит. А ведь с непривычки следовало ожидать неприятных последствий. И он впервые подумал о себе: "А крепкий я мужик!"
Л.М. сегодня тоже был почти трезв. Коньяком не злоупотреблял, выпил только несколько рюмок. Никита маялся нехорошими предчувствиями, предполагая, что ему предстоит нечто серьезное. Ну зачем ему эти дела? Бизнесом он заниматься не умеет и не любит. Тем более - криминальным.
Закончив есть, Л.М. промокнул губы салфеткой, налил себе и сотрапезнику еще по рюмке, достал пачку "Davidoff" и массивную золотую зажигалку. Никита потянул из кармана "Нашу марку", но Носорог поморщился и ногтем подтолкнул свою пачку по скатерти в его сторону. И впрямь грех было после хорошего ужина и приличного коньяка отравлять воздух в кабинете рабоче-крестьянским дымом.
В молчании они курили. Музыка из зала сюда почти не доносилась. Л.М. не спешил. Изредка затягивался, глядя куда-то поверх головы сотрапезника, неторопливо выпускал дым. Затем, будто вспомнив случайно, полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник и, вытащив из него тонкую пачку купюр, небрежно бросил на стол перед Никитой. Тот в изумлении воззрился на деньги. Это были стодолларовые бумажки. С валютой Никита дела никогда не имел. И самой валюты не имел тоже. Это в наше-то время, когда все, кто не уверен, что завтра российские рубли обесценятся до стоимости конфетных оберток, стремятся купить бело-зеленые бумажки и спрятать получше. А таких неуверенных - каждый второй. Или чуть больше. Но средства Никиты не позволяли делать подобных заначек.
