Дима, презрительно выпятив нижнюю губу, следил за всеми движениями старшего брата. И, не отвечая на вопросы Левушки, буркнул по адресу Никса:
— И не надоест это тебе? Никс не замедлил ответом, продолжая свое дело:
— Каждый человек должен следить за собою. Мама сама советовала мне держать в порядке ногти и руки. А тем более теперь, почти накануне предстоящего семейного праздника. Я рекомендовал бы и другим заняться немножечко собою. Разве ты, Дима, забыл, что через неделю — день ангела мамы, в который решено отпраздновать заодно и выздоровление Ни? Будет парадный обед, приедет Лина…
— Лина? Вот уж не терплю этой кривляки! — непосредственно сорвалось у Димы.
— Ну, этому я, положим, не поверю, мой милый, — тонко улыбнулся Никс, — потому что Лина не может не нравиться. Она развитая и начитанная…
— А по-моему, напыщенная и пустая! — пробурчал в ответ Дима.
— Ну, конечно, иного ты и не можешь о ней говорить. Ведь она на тебя не обращает никакого внимания. И смеется над всем твоим глупым поведением.
— Смеется? — переспросил Дима.
— Димушка! Милый! Перестань. Ведь он так только, В шутку, — обняв брата, шепнул Левушка, не терпевший никаких ссор и недоразумений.
— Я не в шутку, нет! — продолжал Никс. — Действительно, Вадим достоин насмешек. Я только сегодня узнал, что он схватился с босяками, и не подоспей папа вовремя, они побили бы его, как последнего уличного мальчишку.
— Что-о?!
Никс не успел опомниться, как Дима выскочил из своей постели, перебежал комнату и, очутившись перед старшим братом, схватил его за плечи и стал трясти изо всех сил.
— Повтори, что ты сказал, повтори! — говорил он глухо и злобно.
Пятнадцатилетний Никс был много слабее младшего брата и никогда, к тому же, не отличался особенной храбростью.
— Ну да… ну да! — залепетал он, меняясь в лице от страха. — Я и не отрекаюсь… не отказываюсь от своих слов… Папа действительно говорил маме, что ты приносишь им много горя и забот, что он положительно не знает, что делать с тобою.
— Так он и говорил?
Дима словно прокалывает насквозь Никса своим слишком пристальным, колющим взглядом. Бессознательно сильно сжимает он хрупкие плачи Никса.
— Ай, больно!.. Да пусти же ты меня! Больно мне, говорю тебе толком! — морщась и стараясь выскользнуть из цепких рук брата, лепечет Никс.
Дима точно просыпается после этих слов. Он смотрит на брата так, как будто видит его в первый раз, и выпускает, наконец, его плечо.
Никс валится головою на спинку кресла, словно подкошенный тростник.
